Борис Колымагин - Святой хирург. Жизнь и судьба архиепископа Луки

О движении мирян можно судить по некоторым косвенным данным. Например, в начале 1947 года на прием к уполномоченному СДРПЦ явился инспектор семенного контроля Павел Лаврентьевич Смирнов. Цель визита Смирнова, впрочем, не имела никакого отношения к посевной. Член общины симферопольской Покровской церкви пришел за разрешением выступать в храмах с проповедями как миссионер и хотел получить соответствующую бумагу. Оказывается, до революции Смирнов имел от таврического архиерея документ, разрешавший ему выступать с амвона, и теперь он хотел бы возобновить свою деятельность. Уполномоченный хотел спровадить посетителя к архиепископу Луке. Но, как выяснилось, тот уже обращался к владыке, и теперь все дело стало за чиновником. Пришлось разъяснять незадачливому просителю, «что с проповедями могут выступать в церквах только зарегистрированные священнослужители, а миссионеров как таковых у нас нет» (25). Сегодня, в десятых годах XXI века, в церкви практически невозможно увидеть проповедующего с амвона мирянина. Это считается чуть ли не криминалом. А тогда, с точки зрения церковного руководства, это казалось вполне возможным и даже желательным.

Государство в первые послевоенные годы не касалось многих частностей приходской жизни, которые решительно были пресечены в дальнейшем. Дети с родителями не только посещали храмы, но и прислуживали в алтаре. Священники в облачении сопровождали покинувших этот мир до кладбища. Правда, в Крыму для этого требовалось специальное разрешение. В престольные праздники во дворе храмов устраивались обеды для всех прихожан. Под открытым небом совершались молебны. Богатые приходы «подкармливали» бедных, устраивали обеды на престольные праздники, своеобразные агапы, братские трапезы. Агапы служили целям благотворительности и общения: это тихое вкушение пищи в присутствии Божьем. Общинные трапезы всегда существовали в церкви, даже в советское время (26).

Большой общественный резонанс имела патриотическая деятельность церкви. Крымская епархия вносила миллионы рублей в благотворительные фонды – помощи детям и сиротам, семьям военнослужащих, Красный Крест. Так, с 1 декабря 1944 года по 1 сентября 1945 года было собрано и внесено в Госбанк 568 797 руб. В эти же месяцы епархия внесла также 100 000 на оборону Родины (27). Эта практика, поднимавшая церковный авторитет, была прекращена в 1947 году согласно указанию Совета министров (28).

Очень непросто складывались отношения православных общин с органами местной власти. В первые послевоенные годы на гребне патриотизма и роста влияния Церкви власть нередко шла навстречу «пожеланиям трудящихся». Так, по просьбе настоятеля исполком горсовета Белогорска принял решение о помощи приходу в починке крыши. Правда, бдительный прокурор опротестовал и отменил это решение (29).

В 1946 году Крымский облисполком оказал епархии помощь в восстановлении в кафедральном соборе колокольни, разрушенной в 1938 году. Для этого были выделены необходимые строительные материалы (30).

Иногда чиновники-государственники даже активно отстаивали интересы верующих. Скажем, когда было принято решение о закрытии бывшей греческой церкви в селе Аутка (недалеко от Ялты), председатель Ялтинского райисполкома Черняев написал на имя уполномоченного СДРПЦ письмо (копия епископу): «Население деревни Аутки начинает увеличиваться за счет прибытия переселенцев.… Для удовлетворения религиозных потребностей прибывающего населения Райсовет находит необходимым сохранить православную церковь в Аутке, поступления с которой пойдут в бюджет района». Но Черняев, видимо, плохо понимал политику партии. Его вызвали в обком и все объяснили (31).

К сожалению, Черняевых в Крыму, как и по всей стране, было немного. Большинство партийного и государственного аппарата считало некоторые уступки «церковникам» чрезмерными. И действовало исходя из этих настроений. Скажем, председатель сельсовета в Емельяновке запретил священнику Иоанну Кудрявцеву исполнять требы. Более того, отнял пожертвованные ему сельчанами два десятка яиц и три килограмма крупы. Он не разрешил «появляться попам в пределах своего сельсовета, так как у него Советская власть». Так пишет в своем отчете уполномоченный, который вынужден принять меры к тому, чтобы зарегистрированные священники могли совершать требы (32).

Спорадически страдали от действий «верных марксистов-ленинцев» простые верующие. Например, казначея церкви в Бахчисарае несколько раз увольняли с работы. В местном райкоме партии ему объяснили, что если он хочет работать в советском учреждении, то должен оставить свою церковную должность (33).

Доставалось и неверующим. В 1948 году директор Чистеньской МТС (село Чистенькое находится недалеко от Симферополя) «отпустил некоторые материалы для ремонта церкви, так за это его исключили из партии» (34).

Подобные действия уже никак не были связаны с произволом региональных властей и органично ложились в русло религиозной политики внутри страны. Центральные власти настойчиво стремились ограничить деятельности церкви, сузить сферу ее влияния. После смены в 1948 году церковно-государственного курса «ограничительный» механизм заработал на всю катушку.

В Симферополе Лука жил по адресу улица Курчатова, 1, на втором этаже старого, давно не ремонтированного дома. Кроме архиерея в доме находилась его епархиальная канцелярия и несколько посторонних семей, которых после года писем по инстанциям и жалоб удалось отселить.

Со стороны главной проезжей улицы была пристроена домовая Благовещенская церковь, недалеко находились Петропавловский и кафедральный Троицкий соборы.

С первого же шага на Крымской земле Лука нарушил существовавшие на местном уровне правила игры. По приезде в Симферополь он прислал к уполномоченному СДРПЦ своего секретаря с сообщением о вступлении на кафедру. Жданов возмутился и потребовал личной явки архиерея.

«27 мая Лука явился ко мне и представился – «архиепископ Лука». Приглашая его сесть за стол, я назвал его по имени и отчеству – «Валентин Феликсович». Он ответил: «Я был Валентин Феликсович 25 лет тому назад, а сейчас архиепископ Лука» (35). Однако добиться от представителя власти соблюдения церковного этикета не удалось. Первая беседа с Я.И. Ждановым продолжалась минут двадцать. Лука пытается навести мосты, установить деловое общение. «Вы, видимо, хорошо знаете священников Крыма, попрошу вас охарактеризовать их, если не всех, то хотя бы часть из них, так как я никого не знаю». 1 июня 1946 года Жданов, по просьбе архиерея, представил его председателю Крымского облисполкома Д.А. Кривошеину.

В дальнейшем Лука лично обращался к Кривошеину за поддержкой, но тот всякий раз переводил стрелки на Жданова. Лука пытался установить прямые связи и с другими руководителями области. И даже с отдыхавшим в Ливадии видным политическим деятелем В.М. Молотовым. Но из этого ничего не получилось: всякий раз между ним и властью возникала фигура чиновника СДРПЦ. В 1951 году, к примеру, Лука написал письмо начальнику милиции с просьбой разобраться с ситуацией в Евпатории, где «ежедневно школьники из рогатки бьют стекла в окнах церкви». Ответ из милиции пришел представителю СДРПЦ, и этот факт, естественно, огорчил архиепископа (36).