Борис Колымагин - Святой хирург. Жизнь и судьба архиепископа Луки

Святитель не оставил по этому поводу каких-то богословских размышлений. Но можно догадаться о его логике. Тем более что и сегодня многие лица духовного звания, например протоиерей Геннадий Фаст, солидарны с Войно-Ясенецким и приводят в защиту своей позиции примерно такую аргументацию. Господь Бог сказал всему обществу народа Израиля: «Не порти края бороды твоей» (Лев. 19, 26). Это не культовая заповедь, а потому в Новом Завете не отменяется. Христианская церковь тоже следовала ей. Об этом свидетельствуют многие памятники Апостольского предания и творения святых отцов. В «Дидаскалии» (один из наиболее ранних памятников христианского права) сказано: «Не подстригай концов бороды твоей и не изменяй естественного вида лица твоего и не делай его иным, как сотворил его Бог» (Дидаскалия, гл. 2). Если кто скажет, что слова Божии о брадобритии, сказанные через Моисея народу, не относятся к Новому Завету, то иначе утверждает св. Киприан Карфагенский. Он говорит, что христианам «не следует бриться», ссылаясь именно на текст Лев. 19, 26 (Три книги свидетельств против иудеев, кн. 3, гл. 84). То же самое утверждал на Руси Стоглавый собор (правило 40) (3).

Согласно архиепископу Луке, брадобритие искажает образ Божий и мужское начало в человеке. Если человек приходит к Богу, внутренне перерождается, меняется и его внешний облик. Поэтому мужчины начинают носить бороды и не стричься.

Конечно, все эти представления можно оспорить. Новозаветная церковь все-таки мыслила образ верующих иначе. В Послании к Коринфянам апостола Павла сказано: «Не сама ли природа учит вас, что если муж растит волосы, то это бесчестье для него, но если жена растит волосы, для нее это честь, так как волосы даны ей вместо покрывала? А если бы кто захотел спорить, то мы не имеем такого обычая, ни церкви Божии» (1 Кор. 11, 14–16). В первые века христианства пресвитеры не отличались по внешнему виду от мирян, особенно в эпоху гонений, чтобы не выделяться из общей массы. Блаженный Иероним (V в.), хорошо знакомый с церковной жизнью не только Запада, но и Востока, учил: священнослужители не должны брить волос на голове подобно жрецам Изиды и Сераписа. Они не должны отпускать длинные волосы, подобно варварам и борцам, не должны заплетать волосы на голове в венки или стричь их, а лишь подстригать настолько, чтобы голова была свободна для движения. С принятием христианства русское духовенство переняло от греков обычай подстригать волосы так, как подстригали свои волосы русские крестьяне в XIX века «в кружало», а на макушке выстригается гуменце, этот обычай был общепринят и обязателен. На фресках Софийского собора в Киеве (XI в.) святители изображены с подстриженными волосами.

Обычай современного духовенства не стричь волосы после хиротонии появился относительно недавно, в начале XIX века. Любители длинных волос ссылаются на то, что тем самым они подражают основателю христианства. Действительно, Иисус Христос был назорей, и бритва не касалась Его головы. В ветхозаветные времена назореи давали обещание на короткое или продолжительное время (иногда на всю жизнь) не стричь волос. Но внешнее подражание Христу ничто по сравнению с подражанием внутренним. И сам Иисус ни разу не потребовал от апостолов, чтобы они носили длинные волосы, и апостолы их стригли.

Требование носить бороду и не стричься весьма ветхозаветно. Но в условиях советского мира 1940—1950-х годов, где бороды и длинные волосы встречались редко и ассоциировались с религией, оно имело определенное миссионерское значение. К тому же обновленческое духовенство в противовес «тихоновцам» стриглось коротко, бороды были «ежиком», одна щетина. Поэтому в желании святителя Луки, несомненно, присутствовал и «контробновленческий» мотив. Он усилился, когда клир «живоцерковников» во второй половине 40-х годов стал перетекать в каноническую церковь. Его обращение к секретарю Тамбовской епархии о. Иоанну Леоферову и протодиакону связано и с их обновленческим прошлым. Отметим, что на простых людей свт. Лука свой ригоризм не распространял. Во всяком случае, не известно ни одного обращения мирян, где они жаловались на то, что епископ не допустил их к таинствам из-за внешнего вида.

В то же время такой, чисто визуальный подход архиепископа к служителям алтаря позволяет нам смоделировать представление архипастыря об иерархии. Клир отделен от народа огненной рекой солеи. И клирики являют собой эту иерархическую инаковость даже своим внешним видом.

Конечно, в условиях благожелательного отношения правительства к религии требования архипастыря к внешнему виду клириков однозначно можно было бы оценить как деспотию. Но здесь ситуация-то была совсем другая. Она действительно напоминала фронтовую. И в этом случае командир – он же и старший: начинает с себя, зовет за собой. Поэтому иерархичность как деспотия проявлялась в советские времена в очень малой степени, поскольку церковные окопы обстреливались день и ночь. Архиепископ стремится к пастырскому престижу среди мирян, старается поддержать их, напомнить, что духовенство – со всем верующим народом.

В ситуации, когда пропаганда религии была запрещена законом, любой церковный знак в кумачовом пространстве напоминает о вере. Здесь было не до тонкостей, не до «прав». Старший, епископ шел в бой и вел за собой бойцов. А не хочешь идти, хочешь отсидеться в тылу за брусчаткой окопа? Что ж, твое право, но в моей епархии ты не нужен!

В послевоенные годы в Советском Союзе религиозный фактор практически не оказывал влияния на публичную общественную жизнь. Достаточно просмотреть газеты тех лет, чтобы убедиться, что никаких религиозных проблем в СССР не было. Самой религии, впрочем, тоже не было. По крайней мере – в качестве фактора, о котором имело смысл говорить в общественных местах и по общественно значимым поводам.

Характер взаимодействия религиозных объединений определялся в кабинетах чиновников. Поэтому неудивительно, что легитимных мест для встречи представителей разных религий было не так уж много – форумы мира, международные конференции по проблемам разоружения и солидарности трудящихся всех стран и подобные им пиар-акции.

Вне международного контекста межрелигиозные контакты не только не приветствовались, но рассматривались как угроза атеистическим устоям. Религиозная компонента, по логике идеологов нового мира, занимала малую часть в сознании советского верующего. Ни о каком серьезном общении на религиозной почве и речи быть не могло.

Тем не менее скрытые формы диалога в СССР существовали. В кухонных посиделках, в кулуарных разговорах и частных письмах обсуждались интересующие определенную часть верующих вопросы. Иногда представители разных конфессий совершали знаковые жесты. Когда, например, в середине 50-х годов иудеи Евпатории отчаялись зарегистрировать свою общину, они обратились с письмом к патриарху Алексию I, прося у него поддержки. Представитель общины Черняк сообщил уполномоченному СДРК в 1958 году, «что от имени верующих евреев г. Евпатории они подали заявление на имя патриарха Алексия, в этом заявлении просят помочь им открыть синагогу» (1). В тех суровых условиях патриарх, конечно, мало чем мог помочь. Но важно было само ощущение, что ты не один противостоишь безбожной власти.