Николай Котляр - Именем закона

Союзники в Ялте уже предопределили ответственность фашистского правительства и военного командования за учиненные ими на оккупированных территориях злодеяния.

Мы учили военных прокуроров в беседах с бойцами помимо разъяснения наших юридических вопросов подчеркивать тяжесть предстоящих боев, коварство врага, прочность его оборонительных рубежей, широко показывать нашу возросшую мощь, опыт ведения боев, необходимость личного примера советского воина, его умения увлекать за собой других, везде и всегда проявлять взаимную выручку, а если необходимо, то и самопожертвование.

В проведении этих бесед нам очень помог прокурор фронта Л. И. Яченин, передавший выписку из секретного приказа гитлеровского генерал-лейтенанта Реймана — коменданта Берлина. Вот часть этого приказа:

«Приказ о подготовке обороны Берлина

Оборонительный район Берлина

Оперативный отдел № 400/45,

Берлин — Груневальд

9.3.1945

Секретно.

...

2. Задача.

Оборонять столицу до последнего человека и до последнего патрона.

3. Способ ведения боевых действий.

Исходя из количества сил, имеющихся в распоряжении для непосредственной обороны столицы, борьба за Берлин будет вестись не в открытом сражении, а в основном носить характер уличных боев.

Эту борьбу войска должны будут вести с фанатизмом, фантазией, с применением всех средств введения противника в заблуждение, военной хитрости, с коварством, с использованием заранее подготовленных, а также обусловленных трудностями момента всевозможных подручных средств на земле, в воздухе и под землей.

При этом необходимо максимально использовать преимущества, вытекающие из того, что борьба будет вестись на немецкой территории, а также то обстоятельство, что русские в массе своей предположительно будут испытывать боязнь перед чуждыми для них огромными массивами домов. Благодаря точным знаниям местности, использованию метрополитена и подземной канализационной сети, имеющихся линий связи, превосходных возможностей для ведения боя и маскировки в домах, оборудованию комплексов зданий — особенно железобетонных строений — в укрепленные опорные пункты обороняющийся становится неуязвимым для любого противника, даже если он обладает огромным численным и материальным превосходством!»{6}.

Приказ заканчивался призывом превратить немецкую землю в ад для большевиков.

С волнением вслушивались советские воины в содержание этого приказа. Они прекрасно понимали: это крик отчаяния. Так огрызается только смертельно раненный зверь. И пока его не добьют, никому и нигде на этой земле не будет покоя.

— Ну что ж, — заявил красноармеец Николай Федоров из 301-й стрелковой дивизии, послушав своего прокурора. — Гитлер, выходит, стращает нас, высокими домами пугает, будто мы сроду их не видели. Только закатилось то времечко для него. Забыл он, что мы прошли уже через несладкий сорок первый, через сорок второй — Сталинградский, устояли в Курском побоище. Думаю, не сломаемся и в последнем, сорок пятом — Берлинском. Но Добить тебя, зверюга, добьем, какие б ты, фашистская гадина, не выдумывал фанатизмы да фантазии...

Немалое место отводилось в беседах вопросам взаимоотношений с мирным населением Германии. Первоначально и мы, и политотдельцы думали, что это будет самая трудная часть нашей пропагандистской деятельности. Но первые же беседы показали полное или почти полное понимание красноармейцами этой проблемы. Я не мог найти в своих записях фамилию бойца, но хорошо помню, что он был из 295-й стрелковой дивизии генерал-майора А. П. Дорофеева. Он так, помнится, и сказал:

— Дорофеевский я...

Ему было не менее сорока — сорока пяти лет. Из-под каски выбивались уже довольно седые пряди волос. Выслушав беседу, он поднялся и заявил:

— Разве мы не понимаем, мы же не гитлеровцы. Для нас дети, женщины, старики, чьи бы они ни были, — святость, не тронем зазря, оберегать будем...

Позже я узнал, что он несколько лет партизанил в белорусских лесах, немцы расстреляли его мать, жену, троих детей.

Забегая вперед, расскажу случай, свидетелем которого я был. шёл четвертый день нашего наступления. В одном из населенных пунктов машину, в которой кроме меня ехали двое красноармейцев из роты охраны и переводчик, остановила толпа немецких женщин. Подбежав к нам, они взволнованно закричали:

— Цурюк, дорт эсэс!{7}

Я вышёл из машины:

— Вас ист лос?{8}

Немки со слезами и проклятиями в адрес нацистов рассказали, что они, уходя на запад, подальше от боев, здесь столкнулись с эсэсовцами — их не менее сорока, — которые насильно отобрали детей-подростков и, прикрываясь ими, пытались вырваться из деревни, окруженной советскими войсками. Красноармейцы прекратили стрельбу и пропустили эсэсовцев. Но путь им преградили танки. Тогда изверги вернулись в село и заперлись в кирхе.

— Оттуда они ведут огонь по отдельным машинам и по советским солдатам... Вам надо объехать...

Объезжая деревню, мы наткнулись на наши танки. Ко мне подбежал танкист и доложил:

— Мы из хозяйства Богданова{9}. В следующем селе штаб нашей бригады. Сообщите, пожалуйста, командованию, что мы чуть-чуть задерживаемся... Эсэсовцы немецких детей захватили — хотим спасти их.

— А как же вы их спасете?

— Пехота заканчивает окружение кирхи, мы их чуть-чуть поддержим...

В это время в небо взвилась ракета. Танки повернули пушки и ударили по куполу кирхи, в один миг срезав его. Послышалось русское «ура!»... Танки двинулись к кирхе. Через десять — пятнадцать минут эсэсовцы, бросив автоматы и подняв руки вверх, выходили из кирхи.

Подбежали немецкие женщины. Они с плачем ринулись в кирху. Пострадала только одна девочка лет девяти. Трое советских воинов были ранены. Восемь эсэсовцев, обстреливавших деревню с колокольни, были уничтожены огнем танков. Красноармейцы обыскали кирху и вышли строиться. Немки бросились к ним, протягивая бойцам часы, кольца, какие-то узелки. Пехотинцы отворачивались от подарков, жестами и отдельными немецкими словами объясняя, что они должны были спасти детей. Я попросил своего переводчика объяснить все женщинам. Еще долго стояли изумленные немки и смотрели вслед уходящим в неизвестное советским воинам. Если бы они видели, какие добрые и радостные были у них лица!

Апрель пришёл солнечный, ароматный. Весна бушевала в поле, в лесу, в садах. Дни стояли теплые, какие в Ленинграде бывают разве только в конце июня. Вся армия жила напряженной подготовкой к наступлению. «Когда?» У каждого бойца и офицера, провоевавшего хотя бы год, имелись сотни примет приближающегося наступления. Но ни одна из них не отвечала на главный вопрос — в какой день и в какой час.