Николай Котляр - Именем закона

В руках «Смерш» оказались также сотни гестаповцев, штурмовиков, эсэсовцев и высоких полицейских чинов. Для того чтобы их арестовать и предать суду, требовалась санкция прокурора. Дни и ночи, отдыхая по 3—4 часа в сутки, работники «Смерш» вместе с прокуратурой вели допросы, изучали материалы, захваченные архивы, искали свидетелей.

Ночь на 24 апреля я и мой новый заместитель майор юстиции Р. А. Половецкий (Ф. П. Романов был переведен в прокуратуру фронта) провели почти без сна — истекали сроки содержания многих задержанных. В десять утра мне передали приказ срочно явиться к генералу Н. Э. Берзарину.

Штаб армии размещался в подвале полуразрушенного немецкого дома на восточной окраине Берлина в районе Карлсхорста. Пятьдесят минут, которые я потратил на то, чтобы добраться до штаба от фильтрационного пункта, были минутами тревожных размышлений. Н. Э. Берзарин отличался особой культурой общения, он никогда не тревожил никого из начальников отделов штаба по пустякам. Он знал, чем я занят. Именно командарм настоял на моем личном участии в фильтрации. Чем же объяснить столь срочный вызов, что стряслось? По пути я заглянул в прокуратуру. Там ничего не знали о причине вызова. Но вот и штаб. Через минуту я был в кабинете Берзарина, доложил ему:

— Товарищ генерал-лейтенант, военный прокурор армии подполковник юстиции Котляр по вашему приказанию прибыл...

Берзарин, улыбаясь, пошёл мне навстречу. Я смотрю на его погоны. Нет, это не ошибка. На них три большие звезды.

— Извините, — смутившись, поправляюсь я, — товарищ генерал-полковник.

— Придется вам еще раз извиняться, — рассмеялся Николай Эрастович. — Вы тоже не подполковник, а полковник юстиции, и не просто полковник, а еще и военный прокурор Берлина. Да и я — не просто командующий Пятой ударной, а еще и комендант Берлина... Вот так-то!

У меня перехватило дыхание. Я испугался позорно наступившей слабости и глотнул воздуха. Нет, не новое служебное положение и не присвоение очередного воинского звания так взволновали меня. Прокурор армии, да еще такой славной, как 5-я ударная, — не ниже военного прокурора Берлинского гарнизона. Потрясло вдруг возникшее отчётливое сознание того, что мы не только дошли до Берлина, но и стали его администрацией!

Берзарин попросил меня зайти к генералу Бокову и посоветоваться о формировании прокуратуры, о штатах, о тех людях, которых следует привлечь к новой работе.

— Учтите, — предупредил он прощаясь, — согласно Ялтинской декларации во всей Германии власть полностью переходит в руки оккупационных военных властей. До прихода в Берлин союзников на вашу прокуратуру будет возложена ответственность за соблюдение законности во всем городе. Войсковые прокуратуры будут заниматься войсковыми делами. Вы же — Берлином. Я не случайно сказал, что вы назначены прокурором Берлина, хотя формально — Берлинского гарнизона. Старайтесь подобрать людей умных, тактичных, незлобивых, способных подавить в себе чувство мести, сумеющих понять нашу особую роль в Берлине и в Германии...

Берлин содрогался под ударами артиллерии, танковых залпов, фаустпатронов. Багрово-дымная завеса окутала его улицы и площади. Справа, слева и где-то сзади раздавалось «ура!». Машинально отмечая все это в своем сознании, я шагал по пустынной полуразрушенной улочке. С окон свисали полотенца, простыни, обрывки белой материи.

* * *

...Итак, я — военный прокурор Берлинского гарнизона. Собрав аппарат прокуратуры армии, я решил посоветоваться с людьми о том, с чего начинать работу. Однако ожидаемого разговора не получилось. Да и вряд ли он мог состояться: ведь никто из нас, в том числе и я, толком не представлял завтрашний день, завтрашний Берлин и завтрашнюю Германию. Мне даже подумалось: не слишком ли поспешно был издан приказ о формировании берлинской прокуратуры — город в огне пожарищ, повсюду шли тяжелые, не прекращающиеся ни на минуту бои.

Я хотел посоветоваться с Н. Э. Берзариным, Ф. Е. Боковым или с начальником политотдела Е. Е. Кощеевым. Но до меня ли им в эти минуты? Все они были поглощены ходом тяжелых боев на улицах Берлина, дни и ночи проводили в войсках.

Правда, мне удалось встретиться с генерал-майором юстиции Л. И. Ячениным. Мы долго вели беседу о сформировании военной прокуратуры Берлина, однако, чем она должна заниматься, Леонид Иванович рассказал лишь в общих чертах.

— Возьмем Берлин, — сказал он, — разберемся более конкретно и тогда же решим вопрос о кадрах, а пока — обслуживайте обе прокуратуры армейским аппаратом.

28 апреля меня вызвал Берзарин:

— Вы можете сейчас поехать со мной и генералом Боковым на одно важное совещание?

— Конечно.

Втроем сели в «хорьх» и, объезжая завалы, направились к центру Берлина. Недалекие разрывы фаустпатронов и мин сотрясали воздух. Мне очень хотелось спросить, что за совещание, но Берзарин молчал, и я сдерживал себя, чтобы не проявить излишнего любопытства. На улице Альтфридрихсфельд, возле облезлого, но почти неповрежденного войной дома, шофер затормозил.

— Прибыли, — сказал Николай Эрастович.

У входа стояли часовые. Берзарин, показывая на меня, сказал:

— Это — прокурор!

В длинном коридоре тускло светили лампочки. У желтой, обитой дерматином двери стоял незнакомый майор. Увидев командующего, он распахнул дверь. Мы вошли в плохо освещенный небольшой зал. За большим столом, напоминающим букву «П», сидело более пятидесяти немцев, все невоенные и в основном пожилые. Полковник В. Я. Власов, который присутствовал тут же, отрапортовал:

— Товарищ генерал-полковник, по вашему приказанию совещание представителей деловых людей Берлина собрано.

Находившиеся в зале встали. Берзарин, Боков и Власов прошли вперед к большому письменному столу, пригласив к себе переводчика и меня. Не садясь, Берзарин сказал:

— Прошу, господа, садиться. В Берлине идут нелегкие бои, война еще не завершена, а поэтому разрешите быть кратким. Немецкие дети, женщины, старики, да и многие нестарики неповинны в этой войне. В городе не работают пекарни, нет газа, электричества, только кое-где работает водопровод. Командованием Красной Армии я назначен военным комендантом Берлина. Пока согласно решению союзных держав никакой другой власти в Берлине не будет. Для чего мы пригласили вас? Все вы — специалисты коммунального хозяйства, электрохозяйства, торговли. Надо немедленно приступать к налаживанию жизни, к восстановлению предприятий бытового обслуживания населения, побеспокоиться о детях, женщинах, стариках.

Кто-то из немцев на ломаном русском языке произнес:

— На улицах бои.

Берзарин взглянул в его сторону — это был хорошо одетый, тщательно выбритый, в больших роговых очках, с густой, совершенно белой шевелюрой немец, как впоследствии оказалось, инженер — и твердо сказал: