Николай Котляр - Именем закона

Кто-то из немецких журналистов американской зоны оккупации язвительно спросил:

— А нельзя ли хотя бы одним словом перемолвиться с осужденными?

— Почему же «одним словом»? — спросил я. — Мы можем предоставить вам возможность говорить с любым осужденным столько, сколько сочтете нужным.

Мое заявление ошёломило собравшихся. В зале поднялся невероятный шум. Чтобы успокоить расшумевшихся, Б. А. Протченко повторил:

— Господа! Если действительно у вас есть желание побеседовать с осужденными, пожалуйста, назовите, с кем конкретно.

Журналисты высказывались за то, чтобы беседы с осужденными проходили не в зале пресс-конференции, а в тюрьме. Просьба была удовлетворена, и они получили право беседовать с любым осужденным прямо в камерах.

Только поздно вечером закончилась эта необычная пресс-конференция. Большую часть дня журналисты провели в тюремных камерах, беседуя с осужденными...

Идя на такой шаг, прокуратура отчётливо сознавала, что бывшие каратели могли при встрече с газетчиками возвести на нас любую клевету, ведь многие из них были приговорены к смертной казни и ничем не рисковали.

Но ни один журналист не бросил в наш адрес ни одного упрека. Вышедшие в последующие дни газеты многих стран Запада, в том числе и Германии, с глубоким возмущением говорили о 9-м батальоне, назвав его «батальоном смерти», отмечая в то же время строгое соблюдение советской военной юстицией прав подсудимых в суде и на следствии. 10 августа 1947 года о проведенной пресс-конференции в Берлине сообщила и газета «Правда».

Все труднее стало попадать на прием к Н. Э. Берзарину. Он весь был поглощен заботами о Берлине. Порой казалось, что перед тобой не генерал-полковник и не командующий 5-й ударной армией, а бургомистр. Как-то я шутя сказал об этом Николаю Эрастовичу. Он рассмеялся, а потом сокрушенно развел руками:

— Что поделаешь, таково поручение партии. А если партия поручает, как можно работать иначе?

И действительно, Н. Э. Берзарин иначе не мог. Все, что он делал для армии или для Берлина, делал с огоньком, с душой. В данный момент он весь был захвачен делами города: расчисткой улиц, площадей, работой магазинов, восстановлением водопровода, электросетей, трамвайного движения. Его стол был завален сводками о поступлении муки, мяса, масла, овощей.

Как-то я зашёл к командующему. Он встретил меня обрадованно и заявил:

— На ловца и зверь бежит — вы так мне нужны. Я уже собирался вызывать вас.

— Что случилось?

— Вчера у меня состоялась встреча с политсоветником. Договорились организовать при нашей комендатуре правовой отдел. Начальника отдела должна прислать Москва. Пока мы решили просить вас принять этот отдел.

Я возразил, ссылаясь на то, что сижу уже и так на двух стульях — исполняю обязанности военного прокурора армии и Берлинского гарнизона. Берзарин посочувствовал, обещал поговорить с прокурором фронта о моей «разгрузке», сослался на то, что сейчас всем трудно, а в заключение сказал:

— Вы же понимаете, не можем мы на эту должность поставить строевого офицера или интенданта. Будем считать, что договорились.

Я спросил:

— А какие функции отдела?

— По этому вопросу лучше поговорите с политсоветником Вышинским. Я свяжу вас с ним, проконсультируетесь.

Позвонил Н. Э. Берзарин в тот же день:

— Политсоветник вас ждет.

Вышинский встретил приветливо, поинтересовался, кем я был до войну, какое окончил учебное заведение. О правовом отделе он говорил долго, предсказывая ему большую будущность.

— Такой отдел нам очень нужен сейчас, а еще больше будет необходим, когда в Берлине займут свои зоны союзники. Придется с такими же отделами союзников заниматься созданием всех правовых норм, регулирующих жизнь Берлина. Надо на эту должность подыскать толкового эрудированного юриста. Это еще не твердо, но предполагается назначить генерал-лейтенанта Носова, бывшего главного военного прокурора. Пока этот вопрос утрясется, не стесняйтесь консультироваться со мной. — Сказав это, Вышинский открыл сейф и достал папку. — Вот сохранился лишний экземпляр Декларации{20}. Вы, вероятно, в курсе, что пятого июня Берлин посетили Эйзенхауэр, Монтгомери, Делатр де Тасиньи, которые и подписали эту Декларацию.

Я знал только, что Берлин посещала какая-то высокая миссия.

— Да, союзники предупредили, что скоро заявятся в Берлин и займут свои зоны. Правда, Жуков им довольно твердо намекнул, что прежде они должны освободить те зоны в Германии, которые надлежит передать нам согласно решению Крымской конференции. Эйзенхауэр это воспринял вроде нормально, а Монтгомери ершился... Чувствуется, что будет нелегко с ними. — Затем Вышинский снова вернулся к работе отдела. Протянув мне Декларацию, он сказал: — Возьмите и хорошенько изучите, Она поможет вам на первых порах ориентироваться в работе отдела, да и прокуратуры.

Он кратко напомнил также основные положения Московской конференции министров иностранных дел СССР, США и Англии, проходившей в октябре 1943 года, на которой впервые обсуждался вопрос об обращении с Германией, и ознакомил с материалами Крымской конференции. В общей форме я, конечно, знал о всех этих материалах. Правда, публиковались они, когда еще до Берлина предстояло пройти немалый путь, и тогда они воспринимались как-то издалека, как что-то постороннее. Но, когда после встречи с Вышинским я засел за изучение этих совсем непрокурорских документов и читал их не вообще, а как директиву, осуществлению которой предстояло способствовать, сразу стали понятны и наши трудности, и трудности немецкого народа. Особенно взволновало следующее заявление Крымской конференции:

«Нашей непреклонной целью является уничтожение германского милитаризма и нацизма и создание гарантии в том, что Германия никогда больше не будет в состоянии нарушить мир всего мира. Мы полны решимости разоружить и распустить все германские вооруженные силы, раз и навсегда уничтожить германский генеральный штаб, который неоднократно содействовал возрождению германского милитаризма, изъять или уничтожить все германское военное оборудование, ликвидировать или взять под контроль всю германскую промышленность, которая могла бы быть использована для военного производства; подвергнуть всех преступников войны справедливому и быстрому наказанию и взыскать в натуре возмещение убытков за разрушения, причиненные немцами; стереть с лица земли нацистскую партию, нацистские законы, организации и учреждения; устранить всякое нацистское и милитаристское влияние из общественных учреждений, из культурной и экономической жизни германского народа и принять совместно такие другие меры в Германии, которые могут оказаться необходимыми для будущего мира и безопасности всего мира. В наши цели не входит уничтожение германского народа»{21}.