Николай Котляр - Именем закона

По утрам Горбатов совершал прогулки по парку, шагая неторопливо, размашисто, чуточку горбясь. Глядя на него, я всегда думал: идет как за плугом. Я еще не знал, что Александр Васильевич — сын обремененного большой семьей безлошадного крестьянина и сам немало прошагал по бороздам вспаханного им поля.

* * *

Вскоре отозвали в Москву подполковника юстиции П. П. Павленко, с которым мы прошли весь боевой путь в 5-й ударной армии. Он стал членом Военной коллегии Верховного Суда СССР. Трудно было расставаться с Павлом Петровичем не только потому, что он многое сделал для слаженной работы трибунала и военной прокуратуры, но и потому, что уходил человек редкой души.

На его место прибыл подполковник юстиции Николай Васильевич Кравченко. Еще до войны он был танкистом, затем закончил Харьковский юридический институт, Военно-юридическую академию и с первых дней войны — на фронте.

Уж очень тесно связана жизнь и деятельность военной прокуратуры с жизнью и деятельностью военного трибунала. Понимание этого, уважение друг к другу, глубокое знание специфики деятельности и прокуратуры, и трибунала определяют основу их дружной работы. Роль председателя трибунала при этом огромная. После четырехлетней дружбы с Павленко мы настороженно присматривались к новому председателю. Первые же подготовительные заседания трибунала и судебные процессы показали, что нам и на этот раз повезло. Н. В. Кравченко был прям, рассудителен, точен в своих оценках, с пониманием относился к ошибкам и недоделкам в работе прокуратуры, не делая скидок, но и не допуская излишней придирчивости.

Сейчас, когда прокурорская деятельность для меня осталась далеко-далеко позади, думая о ней, все же считаю: могут ошибаться все, но не может ошибаться ни прокурор, ни судья. Их ошибки не менее болезненны, чем ошибки врача, влекущие потерю здоровья. Нет у прокурора права на ошибку. Она может случиться только в том случае, если он не исчерпал всех возможностей познания истины. Если они исчерпаны, а истина все же не выступает в полном, выпуклом обличии — нет обвинения, есть только подозрение. Непонимание этого, как правило, и являлось причиной конфликтов между трибуналом и прокуратурой. На моем прокурорском пути правда редко, но встречались такие прокурорские работники, которые считали поиски непоколебимой, абсолютной истины «следственной волокитой», прикрытой теорией. Но это были люди мелкие, недалекие и в военной юстиции случайные.

Приход Н. В. Кравченко не изменил теплого, делового, дружественного отношения, сложившегося годами между военной прокуратурой и военным трибуналом, даже несколько укрепил его. Жаль только, что недолго нам пришлось работать вместе. Вскоре Кравченко был повышен в звании и должности, и встречались мы с ним, когда он руководил военным трибуналом окружного масштаба.

В конце декабря меня вызвали в прокуратуру Группы советских оккупационных войск в Германии и предложили заполнить анкету. Поинтересовался: для чего?

Заместитель прокурора генерал-майор юстиции Г. И. Аганджанян ответил:

— Вероятно, надо, раз вызвали...

Не удовлетворившись ответом Г. И. Аганджаняна, я обратился к генералу Л. И. Яченину. Тот иронически заявил:

— Есть такая пословица: «О чем не сказали, о том не допытываются».

Тут же он предложил мне уйти в отпуск. Я удивился: неделю тому назад в предоставлении мне отпуска было категорически отказано.

Все прояснилось по возвращении из отпуска. Мартовским утром мне передали распоряжение — немедленно выехать в Потсдам к генералу армии В. Д. Соколовскому, заместителю Главнокомандующего Группой советских оккупационных войск в Германии и Главноначальствующего СВАГ.

В тот же день я был в Потсдаме.

До этого я видел Василия Даниловича несколько раз, но ни разу не приходилось с ним разговаривать. Он был высок, подтянут, тщательно одет. Говорил медленно, тихо, оценивающе поглядывая на собеседника, словно спрашивая, понятно ли, о чем речь. Все время казалось, что со мной говорит не крупный военачальник, а ученый или дипломат с утонченными, мягкими манерами очень воспитанного человека. В. Д. Соколовский поинтересовался, как я провел отпуск, сильно ли разрушен Ленинград, а затем сообщил:

— Принято решение командировать вас в Мюнхен в качестве советского представителя на судебном процессе над руководителями фашистского концлагеря в Дахау. По пути, в Нюрнберге, вы встретитесь с политическим советником при СВАГ Семеновым и прокурором СССР Горшениным. Оба они на Нюрнбергском процессе. От них получите указания, что делать на процессе в Дахау, заодно побываете и на Нюрнбергском суде.

Начальник штаба СВАГ генерал-лейтенант М. И. Дратвин вручил пропуска на меня, шофера прокуратуры старшего сержанта А. Н. Арбузова и на автомашину и сообщил, что с нами поедет корреспондент международного отдела ТАСС Владимир Николаевич Будахин. Этому я был несказанно рад: рядом будет бывалый человек.

Когда я о поездке доложил А. В. Горбатову, он обрадовался:

— Завидую, не всякому выпадает такое — посмотреть всю послевоенную Германию, да еще побывать на Нюрнбергском суде. Вернетесь, соберем офицеров, расскажете обо всем...

28 марта мы пересекли демаркационную линию и подъехали к контрольно-пропускному пункту американских войск. Метрах в двадцати от дороги, прикрытый деревьями, приютился небольшой домик. На стене нарисована огромная, белого цвета, звезда. На крыше — национальный американский флаг. Уткнувшись в стену домика, стояли три «виллиса» и красный с желтыми полосами автомобиль с надписью на бортах «MP»{27}. Дорогу перекрывал выкрашенный в три цвета шлагбаум. Мы остановились. Никто к нам не подошёл. Попросили водителя подать сигнал. Никакой реакции. Посоветовавшись с Будахиным, я направился к будке. Постучал в дверь. Тихо. Осторожно открыл дверь: там, уткнувшись в подушки с пестрыми наволочками, спали двое американских солдат. На столе лежали четыре автомата и ракетница. Я громко кашлянул — спящие не пошевелились. «Вероятно, выпили», — подумал я и, опасаясь, что, увидев меня, одетого в советскую военную форму, со сна могут не разобраться и наделают черт знает чего, осторожно закрыл дверь. В это время из красно-желтого автомобиля вышёл здоровенный заспанный детина в белой каске с теми же буквами «MP» и, широко улыбаясь, направился ко мне. Протянув руку и коверкая русские слова, он воскликнул:

— О, первый раз вижу русского офицера!.. Готов вам услужить.

Он подошёл к нашей машине и поздоровался с Будахиным и Арбузовым.

Мы предъявили документы и пояснили, куда следуем. Он посмотрел на сопроводительное письмо, написанное на английской языке, в котором предлагалось оказывать нам «всяческое содействие». Прочел вслух подписи представителей американской администрации и расплылся в улыбке: