Нина Бойко - Тоска небывалой весны [М. Ю. Лермонтов]

Благие намерения родственников не осуществились: Елизавета Алексеевна отказалась везти дочь, видя, что это уже бесполезно. 20 февраля 1817 года Сперанский уже свидетельствовал: «...Дочь Елизаветы Алексеевны без надежды, но еще дышит...» Мария Михайловна скончалась 24 февраля.

Сразу по получении известия о ее смерти, в Тарханы отправились братья и сестры Елизаветы Алексеевны –– принять участие в похоронах и утешить ее. Кто-то из них привез с собой дворового –– Андрея Соколова, подарил его маленькому Мише, чтобы Андрей находился всегда при нем. Соколову было 22 года.

Марию Михайловну похоронили в семейном склепе рядом с отцом. Установили памятник из серого гранита, увенчанный бронзовым крестом со сломанным якорем — символом разбитых надежд. «Под камнем сим лежит тело Марии Михайловны Лермонтовой, урожденной Арсеньевой, скончавшейся 1817 года февраля 24 дня, в субботу, житие ее было 21 год и 11 месяцев и 7 дней».

Мише было 2 года и 4 месяца, когда умерла мать. Единственное, что осталось в его младенческой памяти –– это ее голос и смутный печальный образ. Только из рассказов дворовых он узнает впоследствии, что было во время похорон. Об этом строки в его поэме «Сашка»:

Он был дитя, когда в тесовый гроб

Его родную с пеньем уложили.

Он помнил, что над нею черный поп

Читал большую книгу, что кадили,

И прочее... и что, закрыв весь лоб

Большим платком, отец стоял в молчанье.

И что когда последнее лобзанье

Ему велели матери отдать,

То стал он громко плакать и кричать...

Кричал от испуга, –– двухлетний ребенок не знает значения смерти.

Через три дня Елизавета Алексеевна вместе с братом Афанасием и деверем Григорием Арсеньевым уже была в Чембарском уездном суде, где оформила обязательство уплатить Юрию Петровичу Лермонтову в течение одного года 25 тысяч рублей. Это было приданое Марии Михайловны, которое Юрий Петрович в свое время не получил, вместо него теща дала ему «Заемное письмо», по которому, якобы в долг у него, взяла эти деньги сроком на год, обязуясь выплатить с процентами:

«Лето 1815 года августа в 21-й день вдова гвардии поручица Елизавета Алексеева Арсеньева заняла у корпуса капитана Юрия Петрова сына Лермантова денег государственными ассигнациями двадцать пять тысяч рублей за указные проценты сроком впредь на год, то есть будущего 1816 года августа по двадцать первое число, на которое должна всю ту сумму сполна заплатить, а буде чего не заплачу, то волен он, Лермонтов, просить о взыскании и поступлении по законам».

Лермонтов не воспользовался «Заемным письмом», не обратился в суд, когда теща не выплатила «одолженные» деньги. Теперь он собрался покинуть Тарханы, и Елизавета Алексеевна заменила старое «Заемное письмо» новым, которое слово в слово повторяло старое, но ровно на год был отодвинут срок.

5 июня 1817 года Сперанский писал в Петербург ее брату:

«Елизавету Алексеевну ожидает крест нового рода: Лермонтов требует к себе сына. Едва согласился оставить еще на два года».

Противясь зятю, Елизавета Алексеевна составила завещание, которое засвидетельствовала в Пензенской гражданской палате 13 июня 1817 года:

«...После дочери моей, Марьи Михайловны, которая была в замужестве за корпуса капитаном Юрием Петровичем Лермантовым, остался в малолетстве законный ее сын, а мой родной внук Михайло Юрьевич Лермантов, к которому по свойственным чувствам имею неограниченную любовь и привязанность, как единственному предмету услаждения остатка дней моих и совершенного успокоения горестного моего положения.

Желая его в сих юных годах воспитать при себе и приготовить на службу его императорского величества и сохранить должную честь свойственную званию дворянина, а потому ныне сим завещеваю и представляю по смерти моей родному внуку моему Михайле Юрьевичу Лермантову принадлежащее мне вышеописанное движимое и недвижимое имение, состоящее Пензенской губернии, Чембарской округи в селе Никольском, Яковлевском (Тарханы) тож, мужеска пола четыреста девяносто шесть душ с их женами, детьми обоего пола и с вновь рожденными, с пашенною и непашенною землею, с лесы, сенными покосы и со всеми угодии, словом, все то, что мне принадлежит и впредь принадлежать будет, с тем, однако, ежели оный внук мой будет по жизни мою до времени совершеннолетнего его возраста находиться при мне на моем воспитании и попечении без всякого на то препятствия отца его, а моего зятя, равно и ближайших господина Лермантова родственников и коим от меня его, внука моего, впредь не требовать до совершеннолетия его. Если же отец внука моего или его ближайшие родственники внука моего истребовает, чем не скрываю чувств моих нанесут мне величайшее оскорбление, то я, Арсеньева, все ныне завещаемое мной движимое и недвижимое имение предоставляю по смерти моей уже не ему, внуку моему Михайле Юрьевичу Лермантову, но в род мой Столыпиных, и тем самым отдаляю означенного внука моего от всякого участия в остающемся после смерти моей имении...»

В случае смерти Арсеньевой и ее братьев, воспитание Миши и опека над имением доверялись Григорию Даниловичу Столыпину, но не отцу и не теткам ребенка. Под завещанием были подписи большого числа свидетелей, в том числе губернатора Пензы М. М. Сперанского.

Юрий Петрович уехал в Кропотово, и теща везде обвиняла его в смерти Марии Михайловны, говорила даже, что он заразил ее чахоткой. Добавляла, что «Марья Михайловна выскочила за него замуж по горячке», –– то есть, не разобравшись, кто он такой. Эпитет «худой человек» приклеился к Лермонтову навсегда. Нашлись злые языки, утверждавшие, что он получил 25 тысяч от тещи за отказ от сына. На самом же деле это было приданое Марии Михайловны –– деньги, полученные ею по завещанию ее отца. Лермонтов смог востребовать их только в 1819 году. Почему он, гордый человек, вообще не отказался... Думается, не захотел уступать.

«Пьяница, картежник, распутник» –– значилось за ним с подачи Арсеньевой даже годы спустя после его смерти.

Горькие строки вырвутся у Миши Лермонтова:

Не мне судить, виновен ты иль нет;

Ты светом осужден. Но что такое свет?

Толпа людей, то злых, то благосклонных,

Собрание похвал незаслуженных

И стольких же насмешливых клевет.

Управление имением Елизавета Алексеевна взяла в свои крепкие руки. Ниже двадцати тысяч дохода не было. Три четверти площадей занимали пашни, что позволяло выращивать и продавать хлеб; 726 десятин сенокосных лугов и пастбищ обеспечивали кормами лошадей и других животных, разведением которых занимались в хозяйстве; кроме того, очень прибыльное овцеводство: рыночные цены на баранину, шерсть и кожу были высоки. Участие Елизаветы Алексеевны в делах винокуренного завода, которым владел ее отец, а потом брат, давало возможность даже в неурожайные годы поддерживать финансовую стабильность: она направляла на заводские работы своих крестьян, получая за это плату. Помимо того, продавала крепостных под видом отпуска их на волю, в основном женщин. Купцы платили за женщину до пятисот рублей.