Нина Бойко - Тоска небывалой весны [М. Ю. Лермонтов]

Алексей Лопухин не на шутку увлекся тогда Сушковой. Для Кати он был выгодной партией –– пять тысяч крепостных. Сашенька Верещагина знала, что отец Алексея и сестры не хотят этого брака; не хотела его и Сашенька, «милая кузина», вместе с которой Катя Сушкова велела испечь для Миши булок с опилками. Какое-то время родственники надеялись, что Алексей передумает, однако он был настойчив и через год поехал в Петербург знакомиться с дядей и теткой Кати. Тогда и навестил Лермонтова в военном лагере.

Теперь Лупухин опять собирался к Сушковой –– делать официальное предложение. Верещагина написала Лермонтову и очень просила отговорить друга. Это была неприкрытая ревность с ее стороны: Сашенке минуло 25 лет, а жениха до сих пор не нашлось.

В это время и встретил Сушкову Михаил Юрьевич на одном из балов. Он сделал все, чтобы влюбить в себя Катю: выказывал к ней самые пылкие чувства, уверял, что Лопухин глуп и что Катя будет скучать с ним всю жизнь. Подтрунивал: «Зато у Лопухина пять тысяч душ!» Лермонтов затмевал собой Лопухина, здесь и сравнивать было нельзя. Катя влюбилась и отказала Алексею; после чего получила анонимное письмо, из которого поняла, что Лермонтов только морочил ей голову. Письмо это написал сам Лермонтов, изменив почерк.

Свадьба Лопухина и Сушковой не состоялась. Но интрига, в которую Лермонтова втянула Сашенька Верещагина, закончилась куда печальнее для него самого, чем для Кати. Узнав от петербургских кузин, что Лермонтов на балах только с Сушковой, помня его юношеские ухаживания за Катей, Варенька Лопухина дала согласие выйти замуж за Бахметева, человека намного старше ее: «для бедной Тани все были жребии равны».

«Бахметеву было 37 лет, когда он задумал жениться и стал ездить в свет, чтобы высмотреть себе невесту. Выбор его колебался между несколькими приглянувшимися ему барышнями, и он молился, чтобы Господь указал ему, на ком остановить выбор. В этих мыслях он приехал на бал в Дворянское собрание и подымался по лестнице, когда, желая обогнать его, Варенька Лопухина зацепила свой бальный шарф за пуговицу его фрака. Пришлось остановиться и долго распутывать бахрому, опутавшую пуговицы со всех сторон… Николай Федорович усмотрел в этом несомненное указание свыше –– и посватался. Человек он был с большим состоянием и безупречной репутации. Не знаю, кто повлиял на бедную Вареньку, но предложение Бахметева было принято» ( О. Н. Трубецкая ).

Лермонтов и Аким играли в шахматы, когда человек подал письмо; Михаил Юрьевич начал читать, но вдруг изменился в лице и побледнел; Аким испугался, хотел спросить, что случилось, но он, подавая ему письмо, сказал: «Вот новость — прочти», –– и вышел из комнаты. Это было известие о предстоящем замужестве Вари Лопухиной.

Эпизод с Сушковой обратил на себя внимание петербургских гостиных. Нашлись Любочки и Лизоньки, пожелавшие завлечь в свои сети «интересного гусара», и «бедные, тоже погибли от этой любви». Поэтесса Ростопчина писала Александру Дюма: «Мне случалось слышать признания нескольких жертв Лермонтова, и я не могла удержаться от смеха, даже прямо в лицо при виде слез моих подруг, не могла не смеяться над оригинальными и комическими развязками, которые он давал своим злодейским, донжуанским подвигам».

Алексей Лопухин вряд ли был благодарен Лермонтову, но через три года женился на княжне Оболенской, влюбившись в нее до безумия. Мария Александровна была недовольна: «... что касается наружности, то она самая некрасивая из четырех сестер. Я предполагаю, что она мила, добра, а впрочем, как мне кажется, совсем пуста… Я хотела бы для Алеши жену более благовоспитанную, словом, что-нибудь получше… Мало я знаю особ менее приятных, чем она. У нее нет ни природного ума, ни воспитания, ни умения держать себя. Я никогда не видала столь дурно воспитанную женщину».

Катя Сушкова тоже вышла замуж –– за старого своего поклонника дипломата Хвостова. И Верещагина отыскала себе жениха –– барона Хюгеля, уехала с ним в Германию. Только Лермонтов навсегда остался один.

Имение Юрия Петровича все еще не было разделено наследниками. Бабушка давно говорила, что надо бы Мише заняться этим, но к Столыпиным он относился настороженно: в них, несмотря на отвагу и ум, гнездилось одно общее качество –– они были очень прижимисты. Знал, что по смерти мужа, бабушка все до копейки получила с господ Арсеньевых, не хотел, чтобы раздел отцовского имения происходил «по закону», настаивал «на полюбовном» разделе.

Пока что имением управляли тетки. Половину доходов, после обязательной уплаты процентов по закладной, они высылали Михаилу. Доход был мизерный. Арсеньева жаловалась Крюковой: «Мишенька из Кропотова получает в год только 300 рублей».

Она часто сетовала на денежные затруднения, хоть имела немалые средства, умалчивая о них. Потому, очевидно, умалчивала, что цену деньгам Миша не знал. «Я редко встречал человека беспечнее его относительно материальной жизни. Кассиром был его Андрей Соколов, действовавший совершенно бесконтрольно. Когда впоследствии он стал печатать свои сочинения, то я часто говорил ему: “Зачем не берешь ты ничего за свои стихи. Пушкин был не беднее тебя, однако платили же ему книгопродавцы по золотому за каждый стих”, но он, смеясь, отвечал мне словами Гете: “Песня, которая родилась у тебя, уже есть щедрое вознаграждение”» ( Аким Шан-Гирей ).

Тарханы. Кабинет М. Ю. Лермонтова.

Елизавета Алексеевна собиралась в Тарханы «отыскивать средства». Предварительно условилась с братом усопшего мужа, что он не откажет заняться делами по Кропотову. Сдала квартиру у Синего моста, и Лермонтов перебрался в Царское Село. Отъезд бабушки сильно его расстроил: «Перспектива остаться первый раз в жизни совершенно одному — меня пугает. Во всем большом городе не останется ни единого существа, которое действительно мне сочувствует».

Из Петербурга Арсеньева выехала в распутицу, заболела, и, кое-как добравшись до Москвы, слегла. До конца июня она пробыла у Мещериновых, и лишь потом смогла выехать в Тарханы.

В своем имении она обратила внимание на молодых вдов и девушек, уведомляя внука: «Девки, молодые вдовы замуж не шли и беспутничали, я кого уговорила, кого на работу посылала и от шестнадцати больших девок четыре остались и вдова. Все /остальные/ вышли замуж. Иную подкупила, и все пришло в прежний порядок».

Венчание происходило в новой Тарханской церкви во имя Михаила Архангела, большой, каменной, построенной на средства Елизаветы Алексеевны. Как следует из церковной метрической книги, девушки 17, 18, 19 лет были уже «большими девками», засидевшимися в отцовском доме. Выдать семнадцатилетнюю за сорокалетнего вдовца, тоже считалось нормальным.