Святослав Бэлза - Роман жизни Оскара Уайльда

Он заявлял, что эстетика выше этики, что художник не моралист. Но вопреки этому многие созданные им произведения содержат художественно убедительный урок нравственности. Таковы его сказки (особенно «Молодой Король», «Счастливый Принц», «Рыбак и его Душа»), в которых присутствует не только восхитительная «ложь» настоящего искусства, но и прозрачный «намёк» — учиться любви и состраданию к людям, преодолевать эгоизм. Таков в конечном итоге и «Портрет Дориана Грея», где вовсе не заключена проповедь индивидуализма и аморализма, как полагали ещё при жизни автора иные критики, а показано жизненное крушение человека, следующего этим установкам.

Пусть порою Уайльд путал Красоту с красивостью, но обитал он не в башне из слоновой кости и не в сказочном «гранатовом домике»: он жил в реальном мире, и его остро занимало всё, что происходило вокруг. Этот рафинированный эстет выступал за то, чтобы «Красота больше не была ограничена беспорядочным собранием коллекционера или пылью музея, но стала, как и должна стать, естественным национальным достоянием всех».

Оскар Уайльд охотно преподносил сюрпризы своим современникам. Одним из таких сюрпризов стала публикация в феврале 1891 года — в промежуток между появлениями журнальной и книжной версий «Дориана Грея» — его обширного эссе «Душа человека при социализме». То, что данное эссе написал автор этого романа, могло быть полной неожиданностью для читателей; но в том, что оно принадлежит перу драматурга, дебютировавшего пьесой «Вера, или Нигилисты», есть определённая закономерность (в эссе, кстати, тоже возникает тема России и русской литературы).

Его можно назвать «салонным социалистом», как это сделал К. И. Чуковский в очерке о нём; легко обнаружить наивность и неверность каких-то его представлений о социализме. Однако нельзя отрицать того факта, что Оскар Уайльд был не только знаком с передовыми идеями своего времени, но и в известной мере разделял их. Он не столь последователен тут, как его друг, поэт и художник Уильям Моррис, но весьма показательно, что мучительные поиски идеала привели именно к мыслям о социализме этого рыцаря Красоты, ибо торжество её да и полное раскрытие каждой личности были невозможны в том обществе, к которому он принадлежал.

Достаточно привести лишь несколько выдержек из публицистического трактата Уайльда «Душа человека при социализме», чтобы убедиться, насколько далеко ушёл он здесь от некогда провозглашавшихся им постулатов «чистого» эстетизма:

«Истинная задача — переустройство общества на таких началах, при которых бедность была бы невозможна… Социализм, коммунизм,— назовите это как хотите,— обратив частную собственность в общественную и заменив конкуренцию кооперацией, возродит общество к естественному состоянию абсолютно здорового организма и обеспечит материальное благополучие каждому члену общества… Обладание частной собственностью нередко действует развращающе, и здесь, конечно, одна из причин, вследствие которых социализм стремится избавиться от этого института… Нищета, а не порочность — мать современных преступлений… В настоящее время люди хотят уничтожить бедность и те страдания, которые она влечёт за собой… Они полагаются на социализм и на науку как на средства к достижению этого… И человек добьётся этого. Ибо человек стремится не к страданию или удовольствию, а просто к жизни. Он стремится жить интенсивно, полно, совершенно. Когда ему можно будет достичь этого, не притесняя других и не испытывая на себе никакого гнёта, и когда все виды его деятельности будут ему по душе, он станет могучее, здоровее, культурнее, он станет более самим собою» [5] Цит. по: Писатели Франции о литературе. М., 1978, с. 123—124. .

Социалистическое общество рисовалось ему в самых привлекательных чертах. Пытаясь вообразить картину будущей развитой цивилизации, построенной по законам красоты, справедливости и всеобщего счастья, Уайльд вместе с тем отдавал себе отчёт в утопичности иных своих представлений. «Это Утопия? — полемически вопрошал он читателя.— Но не стоит и смотреть на карту, раз на ней не обозначена Утопия, ибо это та страна, на берега которой всегда высаживается человечество. А высадившись, оно начинает осматриваться по сторонам и, увидя лучшую страну, снова поднимает паруса. Осуществление утопий и есть Прогресс».

В уайльдовском диалоге «Критик как художник» сказано: «Преступника общество нередко прощает, мечтателя — никогда». В своё время феодальное английское общество не простило Томаса Мора, возмечтавшего об Утопии и сложившего голову на плахе. Викторианская Англия не простила Оскара Уайльда, превратив мечтателя в преступника.

Она не простила ему таланта, славы, дерзости быть не похожим на других — всего того, что так выводит из себя посредственность. Калибан обрушил свою ярость на зеркало, которое упорно не хотело ему льстить и не без издёвки отражало его уродство. Уайльд сочинял себя как роман, но когда выяснилось, что он серьёзнее, чем хочет казаться, благопристойное общество попросту захлопнуло его как надоевшую книгу. Была найдена щель в доспехах «короля жизни», и ханжи с ликованием вонзили в неё отравленную стрелу своего правосудия.

Самое поразительное, что Уайльд как бы предвидел трагический финал романа своей жизни и сознательно шёл к нему. Когда Андре Моруа читал лекцию студентам Кембриджского университета «О биографии как художественном произведении», он напомнил там, как Оскар Уайльд в одной из своих бесед «заметил, что жизнь, для того, чтобы быть прекрасной, должна окончиться неудачей, и привёл в пример жизнь Наполеона, доказав, что, не будь ссылки на остров Святой Елены, она утратила бы весь свой трагизм» [6] Уайльд О. Собр. соч., т. Ⅱ. СПб., 1912, с. 309—340. .

Для самого Оскара Уайльда островом Святой Елены стала Редингская тюрьма, куда его заточили после нашумевшего судебного процесса по обвинению в безнравственности. Гром грянул в 1895 году, когда писатель находился в зените своей популярности: его книги шли нарасхват, пьесы давали полный сбор, каждая статья немедленно становилось предметом обсуждения в прессе и в гостиных. Облик Оскара Уайльда той поры — всего за несколько дней перед катастрофой — увековечила ироничная кисть Анри де Тулуз-Лотрека. На этом полотне, словно на портрете Дориана Грея, запечатлена, кажется, сама истерзанная душа, а не только импозантная внешность светского льва, в потухших глазах которого застыла неизбывная тоска.

Писатель знал, что тучи сгущаются над его головой, у него была возможность тайком бежать из Англии, но гордый дух ирландских предков не позволил ему так поступить. Он прошёл сквозь позор судилища (на котором в качестве аргументов обвинителей фигурировали не только его письма, но и художественные произведения, включая «Дориана Грея», афоризмы) и на два года сошёл в тюремный ад. «В моей жизни было два великих поворотных момента: когда мой отец послал меня в Оксфорд и когда общество послало меня в тюрьму»,— скажет саркастически потом Уайльд. С ним обращались как с обыкновенным заключённым, не делая никаких поблажек: наравне со всеми щипал он истерзанными в кровь пальцами пеньку и дробил камни, безропотно сносил лишения, особенно тягостные для этой утончённой натуры. Тюрьма подточила его физические силы, угнетала морально, но не убила в нём художника и мыслителя. На многое она даже открыла ему глаза. «Я знаю, что в день моего выхода из тюрьмы я только перейду из одной темницы в другую, и временами весь мир кажется мне не больше моей камеры и полным ужаса, как она…— писал он своему преданному другу Роберту Россу.— Право, Робби, жизнь в тюрьме заставляет видеть людей и вещи такими, какие они есть в действительности».