Игорь Смирнов-Охтин - Федрон, персики и томик Оскара Уайльда

Игорь Смирнов-Охтин

Федрон, персики и томик Оскара Уайльда

Рассказ

Об авторе

Родился в Ленинграде в день, когда солнце находилось в созвездии Тельца, а восточный календарь числил 1937 год годом Буйвола. В ленинградскую блокаду сказочно повезло - не умер с голодухи, выжил.

Сочинять прозу начал в студенческие годы, прилежно занимался в литературных объединениях, а печататься удавалось эпизодически.

В ту эпоху, по мнению людей осведомленных в "литературно-издательских" правилах (редакторы, писатели), существенным препятствием для публикаций была моя стилистическая индивидуальность (и мне нравилось, что у меня есть индивидуальность, не нравилось, что меня не печатают), а также игровая природа большей части моих произведений.

Другой, более серьезной препоной оказался предосудительный, в понимании идеологической полиции, творческий и дружеский круг моего общения, а также мировоззренческие позиции - полярные официальной догме.

Но худа без добра почти никогда не бывает. Литературного изгоя приняли в Творческое объединение литераторов "Клуб-81" (собравший ленинградский литературный андеграунд), и я оказался одним из авторов клубного сборника "Круг".

В 1994 году вышел роман "Кружится ветер", потом появилась еще книга, потом еще, потом еще... На сегодняшний день я мало-помалу печатаюсь то тут, то там... или, как пишут обо мне в стиле канцелярской справки, "очерки, рассказы и повести автора печатаются в отечественных журналах и за рубежом". Живу в Мюнхене.

Если бы пещерные люди умели смеяться, история сложилась бы иначе.

Оскар Уайльд

Осужденных везли солдатским автофургоном - полуторка, крытая брезентом. Конвой - три человека: лейтенант, старшина, сержант - милиционеры. Вооружен только лейтенант. В кабине с шофером - автоматчик с погранзаставы. Автоматчик без автомата. Разоружить лейтенанта пятерым парням - плевое дело. Лейтенант это знал. Сердце тоскливо ныло. Ехать недалеко, но дорога горная, поворот за поворотом, машина тащится, всякое возможно... В случае нападения старшину и сержанта, вероятно, не тронут, да и начальство потом не тронет. Выдрочит только лейтенанта. Старшина и сержант это знали. Им было спокойно. Думали о своем. Автоматчик с погранзаставы тоже думал о своем. Надо сказать, лейтенант тоже думал о своем. "Нападение" и "побег" - ему и в голову не приходили. Потому что кружилась в голове и все в ней занимала мысль совсем иная. У мысли было ключевое слово: федрон. Слово появилось в районе в конце прошлого года. Точнее - девять месяцев назад. Его по "вертушке" сказали тогдашнему "секретарю". В тот же день "секретарь" наградил словом "предисполкома". Через несколько дней "секретаря" сняли. "Предисполкома" удержался. С тех пор в районе слово вошло в оборот. Лейтенант еще тогда поинтересовался у начальника, что это слово означает. Начальник сказал коротко: "Жопа". Затем подправил себя. "Что-то вроде этого..." - сказал. Все догадывались, что там - наверху - в какое-то кресло уселся кто-то и ввел в оборот слово. Слово стало приговором.

Сегодня такое слово сказали лейтенанту. Сказали, что он - лейтенант федрон, сняли с должности участкового и пообещали уволить из милиции.

А в это время другой лейтенант, но - в генеральском ранге, то есть генерал-лейтенант, и тоже милиционер, летел в свой любимый Киев в соответствующем настрое. Ему тоже сегодня сказали "федрон". Хорошо еще, хватило находчивости на финише кое-что подправить, так что в Киеве должно обойтись, но от полученного "федрона" на сердце скребли кошки.

А в это время директор Дома творчества писателей в Коктебеле - товарищ Гаевский - приставал к постояльцам, выспрашивая про "федрон". От киевского генерала Гаевский услышал, что он - Гаевский - не что иное, как федрон. "А если не знаешь, - рявкал генерал, - спроси у своих художников!" Писатели тоже не знали. "Федрон" - республиканский термин, а у Дома творчества московское подчинение, и писательские художники - в основном москвичи, так что - не знали. Что такое федрон, Гаевский понял, когда обидел таким словом своего с утра уже нетрезвого сантехника. "Напрасно, - огрызнулся сантехник. - Хоть на дюймы мерь, хоть на вес, но не с твоим дристалищем, начальник, федроном меня обзывать!" Сантехник сказал правду: товарищ Гаевский был весьма толстозадым.

Гостей церемонно повели в спальную комнату. Дверь отворилась почти бесшумно.

Это была моя первая посадка. Все казалось интересным: интерьер, быт, сокамерники - социальный состав, манеры, разговоры. Еще когда ехали из Коктебеля в Судакскую тюрьму, я не утерпел и спросил лейтенанта, будет ли на койках белье. "Будет, будет", - успокоил он. Нас запихнули в тринадцатиметровую камеру, в которой нежились одиннадцать сидельников, и с нашим появлением число отдыхающих возросло до шестнадцати.

Пространство камеры - прекрасно организовано, оно имело четкое зонирование, разделяясь на спальную площадку и апартамент. Спальная территория была приподнята над полом сантиметров на пятнадцать - ступенька на всю ширину камеры. Население камеры оказалось представлено исключительно местными жителями - потомками аланов, сарматов, киммерийцев, согдийцев, татар, генуэзцев и русских богатырей. В углу - обязательное ведро-параша. Я заглянул: на дне ведра жил паук.

Какая чудная земля

вокруг поселка Коктебля

- природа, бля, природа, бля, природа!..

Но портят эту красоту

сюда приехавшие ту

- неядцы, бля, моральные уроды!

Популярная песня

Пятеро ленинградцев, пятеро, бля, моральных уродов, испортили красивое спокойствие Коктебеля. За это их посадили. Коктебель и в самом деле был местечком спокойным. Планеристы давно увезли планеры, оставив поселку в память о себе название Планерское, Волошин оставил писателям в память о себе Дом творчества, татары оставили виноградники, шел 1961 год, потоком доброй о себе памяти уже украинский Коктебель заполнялся по-прежнему ленинградскими отдыхающими. В райские коктебельские бухточки еще "пущали", про домик Волошина спрашивали: "А кто этот Волошин?", все харчевались в одной-единственной столовой, танцплощадки не было. Не было ни одного бара, казино, ни одного кегельбана, диско-клуба, дансинг-холла, теннисного корта, ни одной бильярдной, ни одного стола для пинг-понга. Было море, солнце, Кара-даг, дешевое вино. Была молодость, и не было ни одной танцплощадки...

"...Кстати, Женя-магнитофон договорился с будкой на балюстраде, сегодня вечером подключимся, так что приходи... скажи своим дружкам..."

Все это произнес Саша Зельманов. Из бумажного кулечка он вытаскивал и поглощал вишни - проворно, ягодка за ягодкой, с шумом выплевывал косточки, а каждую четвертую ягодку отправлял в рот своей красивой жены. За каждую ягодку красивая жена благодарила Сашу взглядом любви. Я и мои друзья познакомились с четой Зельмановых в поезде, только отъехав от Питера, когда возник скандал и проводница стала выгонять эту парочку из нашего "купейного" в простенький плацкартный, куда у них и были билеты.