Владимир Губайловский - Люди мира. Русское научное зарубежье

Разум, — считает Линде, — нельзя ограничить тем, что мысль не способна распространяться со скоростью, большей скорости света. Если мы чего-то не можем увидеть, это не означает, что мы об этом чем-то не можем подумать.

Теория множественной вселенной все еще находится в процессе разработки, но сейчас она дает единственное существующее объяснение целого ряда наблюдательных фактов. Сам Линде предлагает использовать в этом отношении знаменитый принцип Шерлока Холмса: после того как устранено невозможное, то, что остается, каким бы невероятным это ни казалось, должно быть верно.

Начало 1960-х было временем романтического увлечения наукой и особенно физикой. Неудивительно, что еще школьником Александр Виленкин почувствовал «роковую тягу космологии» (так он позднее сформулировал единственную причину, по которой только и стоит космологией заниматься).

Александр Виленкин родился 13 мая 1949 года в Харькове в интеллигентной еврейской семье. Его отец Владимир Львович Виленкин — географ, доцент геолого-географического факультета Харьковского государственного университета (ХГУ), увлеченный исследователь горных ландшафтов, фронтовик.

Саша отлично окончил 27-ю физматшколу, которая в 1963 году была создана на базе Украинского физико-технического института (УФТИ) и ХГУ. Одноклассник Виленкина Александр Песин вспоминает:

Прекрасно помню, как мы ходили на экскурсию в легендарный УФТИ, который тогда был сверхсекретной организацией. Сам Антон Вальтер, один из основоположников научной школы ядерной физики, встречал нас тогда в своем кабинете, водил по институту, все рассказывал и показывал.

В 1930-е Антон Вальтер участвовал в одном из первых мире экспериментов по расщеплению атомного ядра, и «сверхсекретным» УФТИ был именно потому, что активно участвовал в советском атомном проекте.

Сам Виленкин в интервью Валентине Гаташ рассказывал:

Еще во время учебы в последнем классе школы я изучал теорию относительности Эйнштейна вместе с моим другом […] Мы читали книгу «Математическая теория относительности» Артура Эддингтона […] Я был очарован красотой теории и в особенности тем обстоятельством, что она может быть использована для изучения Вселенной в целом, начиная от ее зарождения и Большого взрыва. Я думал, что возможность участвовать в этом изучении и способствовать созданию чего-нибудь нового — это и есть предел счастья.

После окончания 27-й школы почти весь класс поступил на физфак ХГУ. Виленкин и здесь был старательным отличником и занимался теоретической физикой под руководством Эммануила Канера, специалиста по физике твердого тела. Сокурсник Виленкина, физик-теоретик, профессор ХГУ Владимир Гвоздиков вспоминает, что работа, которую выполнил Виленкин, была посвящена «эффекту рассеяния электронов на поверхности металла и в соавторстве была опубликована в ЖЭТФ». ЖЭТФ — «Журнал экспериментальной и теоретической физики» — настоящее научное издание, и статья, опубликованная в нем, — серьезное достижение для студента. Но надо сказать, что физика твердого тела — далекая от космологии область науки.

На физфаке Виленкин познакомился с Петром Фоминым, астрофизиком и специалистом по квантовой теории поля, и вот это было уже куда ближе к тому, что интересовало его по-настоящему. Много лет спустя, разбирая статью 1973 года, написанную американским физиком Эдвардом Трайоном, Виленкин напишет:

Примерно в то же время идею, очень похожую на трайоновскую, высказал Петр Фомин из Харьковского государственного университета на Украине… К сожалению, Фомин не смог найти журнал, который опубликовал бы его работу. В итоге он напечатал ее в малоизвестном украинском физическом журнале.

Статья Фомина прошла незамеченной. А Трайон опубликовал свою статью в престижном Nature .

Когда Виленкин оканчивал ХГУ, казалось, что все у него будет отлично. Он получил сразу несколько предложений от научных институтов, а его научный руководитель предложил Виленкину пойти к нему в аспирантуру. Но вдруг все застопорилось.

Гвоздиков вспоминает: «Удивительным образом перед Виленкиным закрывались все двери! Позже, в одном из своих интервью для зарубежной прессы, Саша говорил, что таким образом ему мстил КГБ, поскольку он отказался стать осведомителем».

В 2007 году в интервью радиожурналисту Дженни Аттье на вопрос, почему он попал в черный список КГБ, Виленкин ответил: «Конечно, я не был ни диссидентом, ни борцом за свободу. Может быть, я неудачно пошутил в плохой компании, и КГБ мной заинтересовался». Но возможно и другое объяснение.

В университете Виленкин серьезно занялся английским. Гвоздиков вспоминает:

Саша хорошо знал английский язык, что не совсем тривиально для того времени. Дело в том, что в нашей компании был тогда некий Боб Тенсор. Его отец Джек Тенсор, коренной американец, в 30-е годы по идейным соображениям уехал из США в Союз, осел в Харькове и стал преподавать здесь на курсах английского языка.

На этих курсах Виленкин и занимался английским с настоящим носителем языка, что для Советского Союза было большой редкостью. Гвоздиков продолжает: «Любопытно, что „идейный коммунист“ Джек Тенсор вскоре захотел вернуться на родину, но сделать это ему удалось только в конце 70-х, уже пожилым человеком».

Если ситуация была такой, как ее описывает Гвоздиков, то интерес наших доблестных органов к Виленкину понятен: им просто нужен был осведомитель на этих курсах. Джек Тенсор наверняка поддерживал регулярные связи с Америкой и находился под наблюдением. Это только предположение, но то, что любые контакты с иностранцами отслеживались, а имевших такие контакты советских граждан приглашали «для беседы», имеет многочисленные подтверждения. Отказ от «сотрудничества» мог привести к неприятным последствиям.

А ситуация только ухудшалась. Снова обратимся к воспоминаниям Гвоздикова:

Из-за перенесенной в детстве болезни Саша был освобожден в университете от занятий на военной кафедре, и, соответственно, когда его призвали в армию, ему пришлось служить не офицером, как остальным, а рядовым. Причем и здесь его преследовал злой рок — он попал в стройбат. Не надо вам, наверное, объяснять, что за публика бывала обычно в стройбатах. Когда мы узнали, что Саша на себе испытывает все «прелести» армейской дедовщины, то… поехали к нему в часть, под Конотоп.

Для занятий на военной кафедре у Виленкина было слишком слабое здоровье, а для стройбата — в самый раз.

Но и после армии легче не стало. По словам Гвоздикова, Виленкин «работал где придется, например сторожем в зоопарке […] Я приходил к нему. Он сидел среди клеток со зверями и писал формулы […] Так получалось, что все обстоятельства жизни просто выталкивали его из страны».