Эдвард Сноуден - Эдвард Сноуден. Личное дело

И она права. Она права еще и в том, что беспокоилась за меня. Линдси считала, что я слишком напряжен и нахожусь под очень большим стрессом. Так оно и было, но не из-за количества работы, а из-за моего желания поделиться с ней мыслями, чего я сделать не мог. Я не мог ей сказать, что мои бывшие сослуживцы по АНБ могли сделать ее объектом наблюдения и читать любовные стихи, которые она писала мне в эсэмэсках. Я не мог рассказать, что они могут получить доступ к ее фотографиям – не только публичным, но и интимным. Я не мог сказать ей о сборе информации на нее и других людей, что равносильно невысказанной угрозе со стороны государства: «Если ты оступился, мы используем твою личную жизнь против тебя».

Я пытался ей все это как-то объяснить, вскользь, пользуясь аналогиями. Представь, сказал я, ты открываешь однажды свой ноутбук и на рабочем столе видишь электронную таблицу…

– С какой стати? – возмутилась она. – Я не люблю электронных таблиц!

Я не был готов к такой реакции, поэтому сказал первое, что пришло на ум:

– Никто их не любит, но эта называется « Конец ».

– О-о! Как загадочно!

– Ты не помнишь, чтобы ты составляла эту таблицу, но когда ты ее открыла, то сразу узнала ее содержание. Потому что там внутри – все, абсолютно все, что может тебя погубить. Каждый клочок информации о тебе, который может разрушить твою жизнь.

– А на твою посмотреть можно? – Линдси рассмеялась.

Она шутила, а мне было не до шуток. Таблица со всей информацией о тебе может представлять смертельную угрозу. Вообразите: все секреты, большие и маленькие, которые могут поставить точку на браке и карьере; секреты, которые отравят отношения с самыми близкими, оставят вас сломленным, одиноким – и за решеткой. Может, там будет упомянута самокрутка с марихуаной, которую ты выкурил в гостях у друзей в прошлые выходные, или щепотка кокаина, которую ты втянул носом с экрана своего телефона в баре колледжа. Или случайная связь по пьяни с девушкой своего друга, которая теперь его жена, и вы оба сожалеете о том, что случилось, и договорились никогда об этом не упоминать…

Может, там будет написано, что вы в подростковом возрасте сделали аборт и до сих пор скрываете это от родителей и супруга. А может, просто информация о подписанной петиции или поддержанном протесте. Каждый имеет за душой какую-то компрометирующую информацию – не в самих файлах, так в электронной почте, не в почте, так в истории просмотров браузера. И теперь вся эта информация стала достоянием правительства США.

Некоторое время спустя Линдси подошла ко мне и сказала:

– Я подумала, что могло бы быть в таблице моего полного уничтожения – секрет, который мог бы меня погубить.

– Какой?

– Тебе не скажу.

Я пытался успокоиться, но у меня стали развиваться странные физические симптомы. Я сделался странно неуклюжим, не раз падал с лестницы – или стукался о притолоки дверей. То я споткнусь, то уроню ложку, то неправильно рассчитаю расстояние и не смогу дотянуться до предмета, который хотел взять. То пролью воду на себя, то поперхнусь, когда пью. Мы с Линдси разговариваем, и вдруг я пропускаю ее слова, а она спрашивает: «Где ты сейчас был?» – а я был словно в ином мире, каком-то замороженном…

Однажды я пошел встречать Линдси после ее занятий шестовой акробатикой и вдруг почувствовал головокружение. Этот симптом был куда тревожнее, чем то, что я испытывал раньше. Нас обоих это напугало, особенно когда за этим последовала постепенная потеря чувствительности. Объяснений я мог найти сколько угодно: неправильное питание, отсутствие физических нагрузок, недостаток сна. На все у меня была куча оправданий: тарелка стояла на краю, ступеньки были скользкие. Я размышлял, что хуже: если это психосоматика или же врожденная болезнь. Я решил сходить к врачу, но в ближайшие недели записи не было.

Примерно через день, около полудня, я удаленно работал на дому. Говорил по телефону с офицером службы безопасности из компании Dell – и вдруг снова почувствовал сильное головокружение. Извинившись, я немедленно прервал звонок, с трудом выговаривая слова, а когда стал мучиться с трубкой, понял, что умираю.

Тем, кто пережил это чувство неизбежной обреченности, описания не нужны, а для тех, кто не пережил, нет правильных слов, чтобы это объяснить. Просто внезапно по тебе наносят удар и стирают все прочие чувства, все мысли, кроме беспомощной покорности. Жизнь моя кончалась. Я рухнул в рабочее кресло и потерял сознание.

В том же положении я вскоре пришел в себя. Часы на столе показывали чуть больше часа дня. Я выключился меньше чем на час, но чувствовал себя измученным. Казалось, я проснулся после начала времен.

В панике я потянулся за телефоном, но мои руки по-прежнему не слушались и хватали воздух. Один раз мне удалось его схватить, но затем я осознал, что не помню номер Линдси или помню цифры, но не помню их порядок.

У меня как-то получилось спуститься по лестнице, продумывая каждый шаг и хватаясь рукой за стену. В холодильнике я нашел сок и выпил весь до дна, держа коробку обеими руками, но все равно пролил много себе на подбородок. После я лег на пол, прижался щекой к прохладному линолеуму и заснул. В таком положении меня и застала Линдси. Оказывается, у меня случился приступ эпилепсии.

У моей мамы была эпилепсия, и какое-то время она была склонна к эпилептическим припадкам: пена изо рта, руки и ноги бьются, тело извивается до тех пор, пока не застынет в ужасной бессознательной оцепенелости. Не верится, что с самого начала я не связал свои симптомы с ее болезнью, хотя и она сама десятилетиями убеждала себя, что ее частые падения – это «неуклюжесть» и «нарушение координации». Ей не ставили диагноз лет до сорока, и после непродолжительного медикаментозного курса судороги прекратились. Обычно она рассказывала нам с сестрой, что эпилепсия не передается по наследству, и до сего дня я не знаю, сказал ли ей такое доктор или она сама пыталась успокоить нас, что мы не повторим ее судьбу.

Диагностических тестов по эпилепсии не существует. Клинический диагноз выносится, если было две или больше необъяснимых судорог – и все. У современной медицины подход к лечению эпилепсии феноменологический. Врачи не говорят об «эпилепсии», они обсуждают «судороги». Судороги обычно разделяются на два вида: локализованные и генерализованные, первые – это электрические вспышки в определенном отделе вашего мозга, которые не распространяются дальше; вторые – это электрические вспышки, которые создают цепную реакцию. Проще говоря, волна вспыхивающих синапсов катится по вашему мозгу, вызывая потерю моторных функций и в конечном итоге потерю сознания.

Эпилепсия – это такой странный синдром. Страдающие им чувствуют разные вещи в зависимости от того, в какой части мозга произошел изначальный обвал электрического каскада. Те, у кого это начинается в слуховом центре, известны тем, что слышат звук колокольчиков. Те, у кого поражен зрительный центр, видят темноту или искры. Если сбой произошел в более глубоких отделах мозга – как это произошло со мной, – болезнь вызывает сильное головокружение. Со временем я стал замечать сигналы и научился готовиться к приближающейся судороге. На популярном языке эпилепсии эти знаки называются «аурой», хотя ученые считают, что эта аура и есть сама судорога.