Егор Яковлев - Друг государства. Гении и бездарности, изменившие ход истории

Так на свет появилась пьеса «Христина Шведская», которую Дюма, преисполнившись достоинства, тут же понес… в «Комеди Франсез». Взяв штурмом — иначе об этом не скажешь — особняк королевского комиссара театра барона Тейлора, молодой литератор предстал пред хозяином, принимавшим в то время ванну. Шокированный напором Тейлор милостиво согласился выслушать первый акт, надеясь быстро отделаться от бесцеремонного гостя, но когда чтение было закончено, барон произнес коронную фразу, вскоре облетевшую весь Париж: «Ну что же вы молчите? Продолжайте! Разве вы не видите — я мерзну!» На следующий день пьесу Александра Дюма приняли к постановке.

Нельзя сказать, что с этого момента все в жизни Дюма пошло гладко, однако в целом ему действительно сопутствовала удача. Да и сам он никогда не унывал. Например, когда выяснилось, что «Христина» не может попасть в репертуар театра из-за козней ведущей актрисы, для которой в пьесе не нашлось роли, хитрый драматург тут же написал другое произведение. Естественно, с учетом «пожеланий» самолюбивой примы. Спектакль «Генрих III и его двор» имел оглушительный успех. После этого сын легендарного Баярда стал настолько знаменит, что знакомством с ним начал хвастаться даже герцог Орлеанский.

Александр бросил работу и посвятил жизнь литературному труду. Вскоре к нему за консультацией стали обращаться другие авторы. Некоторые из них просили поставить фамилию под их опусами, ведь драматургия Дюма пользовалась огромным спросом и соответственно оплачивалась. Так постепенно образовалась целая «фабрика пьес», а затем — и «фабрика романов».

Дело в том, что в 1829 году была изобретена журнальная формула «продолжение следует». Мастерам «нескучных» жанров это позволило не только увеличить свою популярность, но и значительно повысить доходы.

Дюма особенно преуспел в этом. Обильно используя диалоги (платили построчно) и не забывая про захватывающий сюжет, он вместе с «помощниками» буквально пленил всю Францию. Когда в журналах ежедневно печатались главы «Графа Монте-Кристо», парижане с ночи занимали очереди в редакцию. Газеты вырывали из рук торговцев. Кто-то обмолвился, что по славе Дюма занимает второе место вслед за Наполеоном.

Оборотной стороной громкой известности стала травля со стороны многочисленных завистников: чаще всего звучали обвинения в плагиате. Однако они были далеки от истины. Как писал Андре Морга, Александр Дюма «вовсе не эксплуатировал своих сотрудников, скорее, наоборот, он придавал их трудам слишком большое значение. Легкость, с которой он превращал любого мертворожденного литературного уродца в жизнеспособное произведение, заставляла его предполагать талант в самых бездарных писателях».

«— Никак не могу понять, — обмолвился он однажды, — чего не хватает Мальфилю, чтобы быть талантливым писателем.

— Я вам скажу, — ответил собеседник, — по всей вероятности, ему не хватает таланта.

— И правда, — сказал Дюма, — а мне это никогда не приходило в голову!»

Известности писателя весьма способствовал оригинальный стиль жизни. Праздники, задаваемые им, напоминали гулянки русских купцов, бурные романы с блестящими женщинами снабжали темами для разговоров все салоны Парижа, колоссальные долги заставляли романиста скрываться от кредиторов… Творческой лабораторией Дюма был роскошный сераль, а вовсе не башня из слоновой кости. Вместе с тем в нем никогда не было гордыни и презрения. Александра всегда отличали доброта, отзывчивость, искренность и хорошее чувство юмора.

Александр Куприн приводит такой забавный рассказ о французском романисте. Некий русский классик, придя как-то навестить Дюма, стал свидетелем странной картины. Хозяин работал за письменным столом, а на коленях у него сидела декольтированная юная девица. Гость полушутя обмолвился в разговоре, что ситуация, в которой он застал собрата по перу, вероятно, не особенно удобна для творчества. «Ничуть, — решительно воскликнул француз. — Если бы на другом колене у меня сидела вторая женщина, я писал бы вдвое больше, вдвое охотнее и вдвое лучше».

Современники утверждали, что число подруг Дюма превышало три сотни. При этом он был женат на актрисе Иде Ферье, не блиставшей ни особой красотой, ни ярким талантом. По одной из версий, свадьба состоялась после того, как Дюма вместе с Идой, тогда еще не женой, посетил прием у герцога Орлеанского. Писатель надеялся, что это нарушение этикета останется незамеченным, но герцог подошел к нему и сказал, что счастлив видеть у себя госпожу Дюма. После такого заявления не жениться было невозможно. Однако уже через шесть лет брак распался. Ида, устав от постоянных ссор с мужем, завела себе постоянного поклонника, итальянского князя, и вскоре уехала к нему. Все дети Дюма были рождены вне брака. Матерью его старшего сына Александра была белошвейка Мари-Катрин-Лор Лабе, с которой писатель познакомился в первые месяцы своего пребывания в Париже. Актриса Белль Крельсамер (сценический псевдоним — Мелани Серре) родила ему дочь Мари-Александрину. И, наконец, замужняя дама Анна Бауэр осчастливила романиста еще одним отпрыском — Анри. Последний так походил на знаменитого отца, что для всех было очевидным: официальный супруг мадам Бауэр тут ни при чем. Книги Дюма чрезвычайно любили в России. Однако император Николай I к писателю не благоволил. Причиной тому был роман «Учитель фехтования», посвященный восстанию декабристов. Рассказывали, что императрица Александра Федоровна читала его, когда строгий супруг внезапно вошел в будуар. Увидев, что жена прячет книгу, он сказал: «Я уверен, что вы читаете роман Дюма, ведь это последнее произведение, которое я запретил». Лишь после воцарения нового государя — Александра II — автор «Трех мушкетеров» посетил нашу страну. Везде в России его ожидал горячий прием, а в Дагестане Дюма торжественно провозгласили королем литературы.

Дюма был на четверть негром. И это, увы, являлось еще одной причиной нападок на него. Так, однажды некий господин позволил себе отпустить расистскую шуточку в присутствии писателя. Тот не прореагировал. Тогда нахал обратился прямо к нему: «По-моему, вы являетесь большим знатоком негров, не так ли, господин Дюма?» — «Естественно, — невозмутимо ответил тот, — отец мой был мулат, дед — негр, а прадед — обезьяна. Как видите, моя семья начинается с того, чем кончается ваша».

Легковесное отношение к писательскому труду, казалось бы, не позволяет признать Дюма классиком. И по сей день интеллектуалы спорят о том, можно ли считать его произведения серьезной литературой. Историки утверждают, что романы ненаучны. Писатели и литературоведы говорят, что они художественно неполноценны. И с этим можно было бы согласиться, если бы не одно «но». История не терпит бездарности. И если вот уже без малого двести лет все мы запоем читаем «Трех мушкетеров», значит, есть в этой книге что-то великое и бессмертное, без чего не может обойтись ни литература, ни наша жизнь вообще. Известный публицист Петр Вайль понял феномен так: «Лучшие герои Дюма архетипичны, с ними проще отождествиться, что доступно каждому школьнику; тут и в самом деле не надо никакой подготовки, как незачем готовиться к восприятию сказок и мифов. С героя настоящего, сказочного — и спрашивать нечего: он парит. Кто-то из англичан сказал: “Тому, кто создал Д'Артаньяна, можно простить что угодно”. Это относится и к создателю, и к созданиям».