Эсме Швалль-Вейганд - Выбор [О свободе и внутренней силе человека] [litres]

– Если ты считаешь, что эта поездка может многое принести тебе, то поезжай. Я поддержу тебя, – говорит Марианна. – Но решение должно быть твоим. Ты не должна ничего никому доказывать. Ты не обязана ехать.

Как только я это слышу, мне моментально становится легче.

– Спасибо, Марчука, – говорю я. Теперь я в безопасности. Я счастлива. Я выполнила свою работу. Я выросла. Теперь я могу отпустить. Я могу все закончить. Я могу сказать, что польщена этим приглашением, но мне будет слишком больно его принять. Дэйв поймет.

Но когда я рассказываю Беле, что решила отказаться от приглашения, он хватает меня за плечи.

– Если ты не поедешь в Германию, – говорит он, – то Гитлер выиграл войну.

Совсем не то, что мне хотелось бы услышать. У меня чувство, словно меня ударили исподтишка. Но приходится допустить, что в одном он прав: легче думать, что кто-то или что-то отвечает за твою боль, чем принять на себя ответственность и выйти из образа жертвы. Этому научил меня наш брак: каждый раз, когда досада на Белу отвлекает меня от работы и моего развития, каждый раз мне легче обвинить его во всех несчастьях, чем взять ответственность на себя.

Многим из нас нужен диктатор – благосклонный, но диктатор, – чтобы было на кого свалить вину, чтобы можно было говорить: «Ты заставил меня это сделать. То не моя вина». Но мы не можем всю жизнь прятаться под чужим зонтом, а потом жаловаться, что промокли. Хорошее определение состояния жертвы – это когда ваше внимание сосредоточено вовне, когда вы ищете во внешнем мире кого-то еще, чтобы кто-то был виноват в ваших нынешних обстоятельствах и этот кто-то определил вам и цель, и судьбу и еще отвечал за ваше достоинство.

Именно поэтому Бела говорит мне, что если я не поеду в Берхтесгаден, то Гитлер победил. Он имеет в виду, что я сижу со своим прошлым на доске и качаюсь с ним вверх-вниз, вверх-вниз. До тех пор пока я буду помещать на другой конец доски Гитлера или Менгеле или мою бездну, полную потерь, я всегда смогу как-то оправдаться, у меня всегда найдется отговорка. Вот почему я беспокоюсь. Вот почему мне грустно. Вот почему я не могу рискнуть поехать в Германию. Я не ошибаюсь, когда испытываю беспокойство, грусть и страх. Дело не в том, что в глубине моей души нет настоящей травмы. И не в том, что Гитлер, Менгеле и другие адепты насилия и жестокости не несут ответственности за то зло, что они причинили. Но если я остаюсь на качелях, я передаю прошлому ответственность за то, что сейчас выбираю.

Давным-давно палец Менгеле указал мою судьбу. Менгеле решил, что моей маме – идти в печь, Менгеле решил, что мне и Магде – продолжать жить. На каждой селекции в каждом лагере кто-то решал за нас: жить или умирать, – у меня самой никогда не было права выбора. Но даже тогда, в лагерях, в аду, я могла выбирать, как мне реагировать, могла выбирать, что говорить и делать, могла выбирать, о чем думать. Я могла выбрать броситься на бьющую током колючую проволоку, могла отказаться вставать с нар, могла выбрать бороться и жить, думать о голосе Эрика и мамином штруделе, думать о Магде рядом со мной, помнить все, ради чего я должна жить, даже среди ужаса и потерь. Прошло тридцать пять лет, как я вышла из ада. Панические атаки приходят в любое время дня и ночи, они могут накрыть меня в моей гостиной так же легко, как и в старом бункере Гитлера, потому что моя паника не есть следствие исключительно внешних возбудителей. Это проявление воспоминаний и страхов, живущих внутри. Если я добровольно изгоняю себя из определенной части земного шара, это значит, что я хочу изгнать ту свою ипостась, которая боится. Возможно, если приблизиться к ней, той части, я смогу узнать что-то новое.

А как же мое наследие? Всего несколько часов назад Джейсон стоял на перепутье своей жизни: в тот момент, когда он держал пистолет в руках, но не спустил курок, когда подумал о наследии, которое хочет передать своим детям, когда выбрал что-то другое, отличное от насилия. Какое наследие я хочу передать? Что останется после меня в мире, когда я умру? Я уже решила распрощаться с секретами, отрицанием и стыдом. Неужели действительно я примирилась с прошлым? Должна ли я разобраться еще с чем-то, чтобы не увековечивать больше никакой боли?

Я думаю о матери своей мамы, которая внезапно умирает во сне. О своей матери, чья печаль от внезапной потери детства становится ее травмой, с самых ранних лет пометившей ее голодом и страхом. И вот наша мама передает уже своим детям смутное чувство утраты. Что я передам дальше своим – помимо ее гладкой кожи, ее густых волос, ее глубоких глаз, помимо боли, печали и гнева, что потеряла ее еще такой молодой? А если я должна вернуться на место, где была нанесена травма, чтобы завершить цикл и создать другое наследие?

Я принимаю приглашение в Берхтесгаден.

Доктор Дэвид Вёр по телефону ввел меня в курс дела. В рамках программы Центра отдыха и реабилитации вооруженных сил проводится конференция для военных капелланов по оказанию клинической психологической помощи. На конференцию соберутся шестьсот священнослужителей, и мне предлагается выступить перед этой аудиторией. Конференция будет проходить в Баварии, в высокогорном отеле «Генерал Уокер», ранее служившем местом отдыха и деловых встреч офицеров СС [34] В высокогорном курортном районе Оберзальцберг, недалеко от резиденции Гитлера «Бергхоф», стоял гостиничный комплекс «Платтерхоф» (нем. Platterhof), где останавливалась вся партийная верхушка Третьего рейха. В 1943 году помещения гостиницы были преобразованы в военный госпиталь. Весной 1945 года авиация союзников разбомбила большинство построек Оберзальцберга. Сразу после окончания войны здание «Платтерхофа» восстановили, и на его базе был создан Центр отдыха и реабилитации ВС США. В 1953 году центр реорганизовали в отель «Генерал Уокер» (General Walker) для военнослужащих американского контингента в Европе, отель просуществовал до 1995 года. Окончательно здание бывшего «Платтерхофа» было снесено в 2001 году. . Нам с Белой предоставят номер в ближайшем отеле «У турка», когда-то отданном в распоряжение членам гитлеровского кабинета и гитлеровским высоким зарубежным гостям [35] Рядом с «Платтерхофом» находился пансион «У турка» ( нем . Zum Türken), существовавший в тех местах с XVII века. В 1933 году строение было принудительно выкуплено у владельца и отдано многочисленной команде СС, охранявшей и обслуживающей все владения Гитлера и партии в Оберзальцберге. По окончании войны руины «У турка» выкупила семья бывшего владельца пансиона и в 1949 году, восстановив здание по чертежам в первозданном виде, снова открыла отель, который под тем же названием стоит и поныне. Члены гитлеровского кабинета останавливались в «Платтерхофе» (см. предыдущую сноску), а почетные зарубежные гости Гитлера селились не в пансионе «У турка», а в гостевом доме Hoher Göll. Этот гостевой дом тоже был разбомблен весной 1945 года, и на его месте баварские власти в 1999 году построили Документальный центр-музей Оберзальцберга, экспозиция которого рассказывает исключительно о преступлениях нацистов. . Именно в нем останавливался в 1938 году британский премьер-министр Невилл Чемберлен, когда приезжал на встречу с Гитлером, а потом вернулся домой с победоносным и трагически ошибочным известием, что он обеспечил «мир нашему времени» [36] Чемберлен приехал в Оберзальцберг в середине сентября, чтобы обговорить с Гитлером судьбу Судетской области. Обсуждение закончилось подписанием в Мюнхене 29 сентября 1938 года известного соглашения. Возвратившись в Лондон, Чемберлен прямо на аэродроме предъявил Мюнхенское соглашение со словами: «Я привез вам мир». Вторая мировая война началась 1 сентября 1939 года. . Вероятно, в его стенах Адольф Эйхман лично посвящал Гитлера в подробности реализации окончательного решения [37] Речь идет о так называемом окончательном решении еврейского вопроса, то есть массовом уничтожении еврейского населения Европы. Адольф Эйхман был руководителем специальных отделов СС (с 1938 года) и гестапо (с 1939 года), непосредственно осуществлявших эту политику. На Ванзейской конференции в январе 1942 года массовое уничтожение европейских евреев было закреплено документально, однако в протоколе конференции, который составлял Эйхман, остались незафиксированными такие понятия, как «передвижные газовые фургоны», «массовые расстрелы», «концлагеря с газовыми камерами и крематориями». Реальные пути и средства реализации прикрывались эвфемизмами вроде «окончательное решение», «эвакуация на восток», «каторжные работы» и т. п. В результате Ванзейской конференции действия нацистских органов власти стали более согласованными и организованными, а значит, ликвидация людей была поставлена на поток. . Отель, предназначенный для меня и Белы, во времена нацистов находился в пешей доступности от резиденций Гитлера – «Бергхоф» и «Орлиное гнездо» [38] «Бергхоф» ( нем . Berghof) – баварская резиденция Гитлера. С 1928 года Гитлер снимал гостиничный коттедж «Вахенфельд», который выкупил в 1933 году и полностью перестроил. По окончании последней реконструкции в 1936 году имение стало называться «Бергхоф». Особняк сгорел в результате бомбардировок союзников, остатки всей усадьбы были окончательно взорваны в 1952 году. «Орлиное гнездо» (Eagle’s Nest) – такое название резиденции дали американцы в 1945 году. На самом деле небольшой домик на вершине почти двухкилометровой горы назывался «Кельштайнхаус» (нем. Kehlsteinhaus); он был специально построен Борманом для Гитлера и преподнесен в подарок на 50-летие вождя от лица всей партии. Это единственное здание на территории Оберзальцберга, чудом не пострадавшее во время бомбардировок союзников. Баварские власти долго не знали, что с ним делать, и решили оставить в виде туристического объекта. В наши дни там находятся рестораны. .