Владимир Макеев - В море Травкин

Боевые действия временно прекратились, «безработные» Широбоков и Рашковецкий, как видно, решили их продолжить… Один против другого. Поскольку обед был прерван сигналом тревоги, о нем и пошла речь.

— На второе кое у кого был лесовоз с мачтами, можно этого товарища дальше не кормить! — высказал радист свою оценку событий, посматривая на боцмана.

Тот, не думая, отпарировал:

— Вы, гнилая морская интеллигенция, прекратите когда-нибудь свои плоские, как телеграфный бланк, разговорчики?

Термин «морская интеллигенция» прилип к радистам с момента появления на кораблях радиоаппаратуры. И не по причине особой теоретической подготовки радистов, хотя, разумеется, ими становились грамотные люди, а потому, что они освобождались от тяжелых физических работ, чтобы не сбить руку.

О нарядах вне очереди, как это было в начале похода, Рашковецкий уже не вспоминал, поскольку отрабатывать их было негде. Картошка кончалась, другой «черной работы» пока не предвиделось…

— Товарищ боцман, — не унимался Широбоков, — что же мне делать, коли я такой разговорчивый уродился. И потом, это не совсем честно: я же ваши ошибки никуда не записываю.

Намек был ясен — сорванная однажды по вине боцмана атака… Боцман насупился, покраснел. Широбокову, как видно, стало его жаль: все же старший по должности и возрасту, уважаемый человек, и он начал «спускать напряжение»:

— Хотя я такой уродился, но это не значит, что таким всю жизнь буду. Сменю в горле шестерню на другую — с редкими зубцами…

После обеда Иван Васильевич зашел в каюту, присел на койку и уснул таким крепким сном, словно провалился в небытие. Он привык спать в любых условиях, даже когда ревут и грохочут двигатели, над самым ухом громко разговаривают или поблизости играют на музыкальных инструментах, но мог просыпаться и по заказу, через столько часов, сколько самому себе отвел на отдых.

На этот раз он проснулся через три часа, когда дежурная смена торпедистов сделала необходимую работу по подготовке торпед: установила глубину хода, отрегулировала гирокомпасы, удерживающие торпеды на курсе, проверила системы, ввернула капсюли-детонаторы.

И не зря говорят: «Утро вечера мудренее», имея в виду, что у отдохнувшего человека острее ум, цепче память, продуманнее действия. На свежую голову отдохнувший Травкин и принял решение вернуться к острову Готска Санде, уйдя из района, где его корабль усиленно разыскивался врагом.

У острова он намеривался точно определить подводную и надводную скорость своего корабля. Для этого Травкин выбрал участки между маяками и несколько раз провел лодку между ними. Расстояние поделили на время по секундомеру и определили, на что способна «щука». Знание скорости во многом предопределило точность плавания при прорыве через заграждения.

Приняли сводку Советского Информбюро. В ней говорилось об ожесточенных боях под Сталинградом. Травкин и Цейшер побывали во всех отсеках корабля, рассказывали о боях Красной Армии, говорили о своих задачах. В беседах участвовал молодой коммунист уроженец Сталинграда Евгений Панкратов. Он рассказывал товарищам о родном городе, его промышленных предприятиях, о славных боевых традициях Царицына-Сталинграда. Человек, влюбленный в свой город, он нарисовал его план: здесь Волга, здесь центр, а вот тут тракторный завод. «Поможем, обязательно поможем сталинградцам обороняться точными торпедными ударами», — заявляли моряки…

Новиков-Прибой как-то назвал подводную лодку маленькой, чуть заметной стрункой в грохочущем концерте войны. Наверно, это было вполне справедливо, по отношению к лодкам периода первой мировой войны — плохо вооруженным, плававшим лишь в прибрежных водах. В годы второй мировой войны лодки стали могучим оружием. Они могли теперь сами устроить довольно громкий концерт. Но чтобы его начать, нужно было обязательно найти того, для кого он в первую очередь предназначался, — неприятеля.

Лодка Травкина как раз и продолжала поиск вражеских судов, курсируя в утренней полутьме неподалеку от чужих военных баз. Мерно стучали двигатели, буграми вздымалась у бортов темная вода, которая журча обтекала лодку и убегала за корму — холодная, безразличная. Командир «щуки» делал над собой усилия, чтобы не задремать. Решил вспоминать забавные случаи из флотской жизни…

Царский адмирал спросил у матроса: «Почему у меня большой живот?» Тот не растерялся, сказал, что от ума, весь ум у его превосходительства в голове не помещается… Другой матрос, по специальности электрик, зазубривший разные премудрые термины, вместо ваше превосходительство назвал адмирала ваше электричество… Происходившее в давние времена виделось словно наяву. Иван Васильевич рассмеялся, сонливое состояние прошло. Подумалось, что вот так незаметно подкрался рассвет, поздний он в конце октября, неприятный, с моросящим дождем. На глубину пора идти, ложиться на грунт. В это время вахтенный сигнальщик доложил:

— Правый борт. Курсовой двадцать. Судно.

Нелегко было его рассмотреть в окутывающей лодку водяной пыли. Иван Васильевич шарил биноклем по поверхности моря, но мелкие капли дождя плотно закрывали горизонт. Все же он разглядел две трубы над низкой палубой. Это оказался миноносец. Травкин решил атаковать, пока их не видит враг. Но над кораблем вдруг взвилась белая ракета. Значит, противник тоже готовился к атаке. Миноносец для лодки очень опасен, поэтому, словно испуганная рыба, она рванулась на глубину. Стрелка глубиномера показывала: 5… 8… 10 метров.

Неожиданно лодка, резко кренясь на нос, стала проваливаться в пучину. Как бешеная, неслась стрелка глубиномера по шкале: 20, 30, 40 метров. На шестидесяти, поняв в чем дело (рули заклинило в положении на погружение), Травкин приказал пустить сжатый воздух в носовую цистерну и остановить электромоторы. Лодка выровнялась.

Миноносец сбросил бомбы и ушел. Убедившись, что поблизости нет противника, всплыли. Рулевые и электрики сдвинули с места рули, отремонтировали их. Травкин подумал, что теперь можно отдохнуть. Он пошел в пятый отсек, где у электромоторов всегда тепло и не слишком шумно, но вахтенный офицер объявил торпедную атаку. Капитан 3-го ранга срочно вернулся в центральный пост.

Калинин уже отдавал распоряжения и, не отрываясь от перископа, доложил, что не может определить тип обнаруженного судна. К перископу прильнул Травкин. Действительно, плохая видимость не давала возможности рассмотреть противника. Всплывать, чтобы получше его разглядеть, или же подойти поближе было опасно: вдруг лодку разыскивает тот же самый миноносец? До очереди разглядывали «супостата». Наконец, определили, что идет тихоходный буксир с двумя пустыми баржами. Тратить торпеды на них не следовало.