Владимир Макеев - В море Травкин

Калинин и Гусев обвязались пеньковыми веревками и пошли через бушующий водоворот. Волны то накрывали их с головами, то уходили, давая отдышаться и поработать. Смельчаки сумели поставить съемный лист на место и хорошо его закрепить.

Но это была не единственная неисправность. На лодках стремились иметь в походе побольше топлива — соляра, чтобы увеличить время нахождения в море. Для хранения дополнительных запасов топлива использовались булевые балластные цистерны (они располагаются в булях — округлых бортах легкого корпуса лодки). Моряки перебросили трубопровод от булевых цистерн к расходной системе питания дизелей. Сейчас — в штормовую погоду — в неприспособленных для топлива цистернах соляр перемешивался с водой.

Травкин и Ильин собрали мотористов и трюмных, рассказали о новой проблеме, попросили совета. Старшина команды мотористов Виктор Лебедев предложил, пока работают дизели, ни один клапан на главной водяной магистрали не открывать, на поверхности в темное время суток перед пуском дизелей закрывать кингстоны (клапана) булевых цистерн. Все мотористы поддержали предложение, хотя для них это создавало немалые трудности.

Мотористы старшина 2-й статьи Николай Суханов и старший матрос Виктор Голованов даже при срочном погружении успевали закрывать кингстоны цистерн, не допуская попадания в них воды. Таким образом удалось использовать дополнительные запасы соляра и продлить срок пребывания лодки в море. В дальнейшем этот опыт получил распространение и на других кораблях.

11 октября встретились и разошлись со «старым знакомым» — шведским пассажирским судном, которое Иван Васильевич хорошо знал с довоенных времен, Не раз попадалось оно на балтийских просторах, когда лодка плавала далеко от дома. Травкин даже знал его постоянный маршрут: побережье Швеции — остров Готланд, и цель плавания — перевозка курортников.

«Было же время, когда люди ездили на курорт, в них не стреляли, их не бомбили и не топили. А еды и воздуха — сколько хочешь, без всяких карточек, аттестатов и патронов регенерации воздуха, — думал Травкин. — И воды сколько хочешь. Вот сейчас, хотя кругом, сверху, снизу вода, вдоволь ее нет. Пресная идет на питье и приготовление пищи. Умываться приходится морской, соленой, в ней мыло не мылится. С песочком бы хорошо стирать, да он глубоко на дне. Эх, в бане бы помыться, ничего больше не надо, никакого санатория. А то фельдшерские примочки да притирки только грязь размазывают…»

— О чем призадумался? — обратился к командиру Цейшер.

— На курорте побывал. До чего хорошо. Так бы и умер в санатории.

— До курортов домечтался. Разморило тебя однообразие.

— Что я. Мне скоро тридцать пять. Молодым каково по «местам… скучать».

— Это ты нашу команду «По местам стоять!» переделал. Молодым краснофлотцам побольше заботы уделим, им еще к нашему «санаторию» привыкать и привыкать…

Травкин помнил совет начальника штаба бригады в лунные ночи действовать с опаской, но все ночи подряд были лунными, к тому же давно не наблюдали вражеских транспортов. И он приказал всплыть. Штурман брал секстаном высоты звезд, быстро записывал показания прибора и время, чтобы точнее определить место лодки. Вахтенный командир лейтенант Олег Васильевич Филиппов и сигнальщик старший краснофлотец Николай Ивлечев всматривались в морскую гладь, щедро посеребренную белой, словно выплавленной из благородного металла, луной.

Травкин размышлял о том, что далеко, за тремя линиями сетевых заграждений, за минными полями, Родина… Под Ленинградом бои. У врага не хватает сил покорить город, у нас — сломать мучительную блокаду. Но теперь город снова копит силы для удара. Помочь бы ему хорошим торпедным залпом. Каждый день ждем, какое сообщение придет из-под Сталинграда. Может быть, правильно парторг Бойцов говорит, что судьба города на Волге и в наших руках. Ведь в них же судьба страны и войны, значит, и Сталинграда.

— На горизонте — курсовой двадцать правого борта — белый огонь, — громко доложил Ивлечев, прервав раздумья командира.

Появившийся яркий свет вдруг исчез. Повернули на мигнувший огонь. Наконец, в серой плывущей над морем дымке показались два транспорта в охранении пяти сторожевых кораблей.

— Стоп зарядка! Оба дизеля вперед! — приказал капитан 3-го ранга.

Действовать надо было быстро, решительно, пока при свете луны враг не заметил «щуку». Когда пеленг на транспорт водоизмещением 10–12 тысяч тонн стал залповым, Травкин приказал выстрелить. Примерно через минуту раздались два взрыва. Яркое зарево поднялось над небом и морем. Головной транспорт тонул, задирая к нёбу корму. Сторожевые корабли открыли артиллерийский огонь. «Щука» сразу ушла под воду.

— Глубина двадцать пять метров, — доложил Рашковецкий.

Тут же грянул взрыв глубинных бомб. Травкин уводил корабль так, чтобы сторожевые корабли оказывались за кормой. Но против одного нашего гидроакустика было пятеро на немецких кораблях. Сторожевики пытались окружить лодку. Она вздрагивала от частых взрывов бомб. Все зависело от того, чьи акустики лучше. И Мироненко превзошел вражеских специалистов! Он успевал следить за движением всех сторожевиков, найдя проход между ними, доложил о нем командиру. Воспользовавшись тем, что после сброса глубинных бомб корабли теряют контакт с лодкой, Травкин направил «щуку» в коридор между сторожевиками и нырнул под транспорт.

Из-за перегородки высунулся Широбоков и, ни к кому не обращаясь, нараспев, выдал:

— А ты, дурочка, боялась!

Если бы Травкин не читал «Василия Теркина» Александра Твардовского, наверно, высказал бы радисту «пару ласковых». Он посмеялся вместе со всеми и по трансляции поздравил моряков с первой победой в новом боевом походе.

Он подошел к Мироненко. Хотелось сказать ему ласковые, теплые слова, но они почему-то не находились. Махнул рукой, чего уж там, погладил по волосам, словно сына.

Из рук в руки на «Щ-303» передавали боевой листок с заголовком: «Счет мести растет!» Радист Широбоков и рулевой-сигнальщик Толмачев подали Борису Бойцову заявление с просьбой принять в ряды Коммунистической партии. Обещали еще активнее громить фашистских агрессоров…

Известно, что ошибки, просчеты не возникают сами по себе, из ничего. Они обязательно следствие определенных причин, иногда внешних, незаметных, скрытых под покровом каких-то неувязок, чьих-то недоработок, самоуверенности или утраты кем-то навыков. К этому надо добавить, что на подводной лодке в плавании царит рабочая, спокойная обстановка. Но она однообразна. Мерно поют электромоторы, сладко убаюкивает гирокомпас. Из плафонов многочисленных электрических лампочек льется мягкий желтый свет. Каждый человек и каждая вещь на своем месте. Долгими часами, из которых складываются сутки, долгими сутками, из которых образуются недели похода, все одинаково, однообразно. Это утомляет и излишне успокаивает, и, наверно, это сказалось и на результатах атаки, проведенной 20 октября.