Владимир Макеев - В море Травкин

На другой день на рассвете, когда лодка заряжала аккумуляторы, еще не успела спрятаться под толщей воды от своих злейших врагов — самолетов, рулевой-сигнальщик Михаил Гусаров услышал шум авиационных моторов.

Корабль срочно уходил под воду, а около него рвались бомбы. Словно могучая богатырская рука, взрыв легко поднял лодку с ее многотонными двигателями и свинцовыми аккумуляторами, десятью торпедными аппаратами и четырьмя пушками, с шестью десятками человек команды, и снова корабль провалился в пучину. Тряхнуло так, что полопались лампочки электрического освещения. Стало темно, но каждый подводник мог действовать в абсолютной темноте. Рулевые увели лодку на глубину. Электрики наладили освещение. Командиры отсеков доложили, что повреждений нет.

Следующая серия бомб упала в стороне. Но на этом не кончились испытания для корабля и экипажа. Гидроакустик доложил о приближении трех сторожевых кораблей — их навел самолет, как охотничья собака указывает хозяину добычу. Охотников было трое, поэтому не просто от них увернуться. Травкин уменьшил скорость корабля, приказал выключить все вспомогательные механизмы. Не помогло. И без акустики слышалось пощелкивание по корпусу лодки импульсов-посылок гидролокатора, словно на железо бросали мелкую щебенку.

Искусство командира, его умение уклоняться определяет в таких случаях судьбу лодки. Тут важны и общие правила, и точный расчет, и даже достигаемая опытом интуиция. Этих качеств Травкину было не занимать. Он приказал увеличить ход и отвернуть так, чтобы держать сторожевики за кормой, поскольку глубинные бомбы у них сбрасывались с кормы. То звонче, то глуше рвались бомбы, а Иван Васильевич вел «катюшу» генеральным курсом на восток, в район банки Южная Средняя, где глубины достигали 70 метров, чтобы положить лодку на грунт и затаиться.

Командиру было трудно, но он знал: еще труднее Козловскому. Резкие, усиленные аппаратурой взрывы звенящими молотками били его по барабанным перепонкам. Он терпел и продолжал непрерывно докладывать о положении атакующих кораблей. Нелегко приходилось и штурману лейтенанту Жолковскому. Он быстро учитывал каждый маневр, каждое движение лодки и вражеских кораблей, подсказывал командиру курс к впадине у спасительной банки.

Когда легли на грунт, фельдшер сосчитал вытащенные из коробков спички — по числу взрывов глубинных бомб. Их оказалось «истраченных» более сотни штук. Злая, ожесточенная была эта «охота», но «К-52» не стала вражеской добычей. Обманул, перехитрил охотников ее командир.

Сторожевые корабли еще пошныряли по району, но найти лодку так и не смогли. Семь часов они «утюжили» беспокойное море, а на «катюше» приводили в порядок технику, очередная смена отдыхала, появился настрой и для шуток.

— Товарищ командир, разрешите ознакомить вас с шифрограммами за сутки, — вошел в каюту шифровальщик матрос Магницкий, самый молодой на лодке.

«Экипаж узнал содержание телеграммы раньше меня, — был недоволен Травкин. — Опять этот Магницкий». Вспомнилось, как однажды, когда лодка стояла на рейде, его и Магницкого вызвали в штаб бригады. Краснофлотец сидел в тузике (маленькой лодке) на веслах, Травкин — на корме.

— Как попали на флот? — поинтересовался Иван Васильевич.

— Флотом бредил с пеленок. В школе посещал морской кружок. Дома хранилась бескозырка, подаренная мне одним краснофлотцем. В сорок первом году окончил семь классов, поступил в среднее мореходное училище, но началась война. В пятнадцать лет пошел на завод точить мины.

— А до суппорта доставал, — засмеялся Травкин.

— Подставлял ящик для мин. Пробовал попасть в школу юнг на Соловки, из фронтового Ленинграда не принимали. В сорок третьем повезло, добровольцем на флот взяли.

Когда возвращались обратно, Травкин спросил:

— Что будете делать с документами в критический момент?

— Согласно инструкции я должен их уничтожить, но чем и как, в инструкции не написано. У меня в сейфе есть личное изобретение, жахнет — ничего не останется.

— Что за изобретение? — насторожился Иван Васильевич.

— Изобретение — это метод уничтожения документов, а чем — вещь известная — граната.

— Какая граната?

— «Лимонкой» называется!

— Запал в ней? Гребите быстрее!

Магницкий вскрыл сейф, и Иван Васильевич увидел коробку из картона. «Лимонка» и запал лежали отдельно.

— Что же будем делать? Ведь боезапас должен быть учтен. Надо указать, с какого склада прибыл.

— С Ладоги. Я был туда откомандирован во время Видлицкой операции.

— Кто знает об «изобретении»?

— Вы и я. В критической ситуации не только мне, всему экипажу документов не съесть, могут попасть к врагу.

В День Победы Иван Васильевич выбросил гранату и запал отдельно друг от друга в море, заметив: «Пусть ни люди, ни рыбы не гибнут!»— и написал матери Магницкого, что ее сын отважно воевал в период Великой Отечественной войны. Вот уже больше сорока лет это письмо хранится в семье Магницких как самая дорогая реликвия…

Но тогда, в походе, Травкин думал, как поступить с Магницким. Иван Васильевич, прочитав принесенные бумаги, придал лицу строгость и сказал:

— Придется, товарищ Магницкий, вас наказать за разглашение тайны. О нашей награде знает весь экипаж. Как же получилось, что экипаж узнал об этом раньше командира?

Магницкий, стараясь быть серьезным, сказал:

— Я никому не говорил об этом, кроме помощника. А матросам и говорить ничего не надо было: они все прочли по выражению моего лица.

На другой день, когда наступили сумерки, убедившись, что поблизости нет вражеских кораблей, Травкин приказал всплыть. Необходимо было зарядить аккумуляторы. Верхняя вахта зорко оглядывала горизонт. Стоявшие на мостике офицеры негромко разговаривали.

— А ведь скоро Первое мая, — напомнил инженер-механик Михаил Андронникович Крастелев. — Люблю я этот праздник. Солнечный всегда такой, радостный.

— Да, приближается Первомай, — сказал Бузин. — Нынче он будет особенно светел. Не за горами день нашей победы над фашизмом. Война-то к концу подходит. Вот уж праздник будет, когда отгремят последние пушки!

Травкин и Крастелев промолчали, и Бузин заговорил о другом:

— Хорошая в этом году весна. Но очень уж долго тянутся сумерки. Самые неприятные для нас часы: наверху опасно, а в перископ ничего не видно.

— Вас понял, — откликнулся Травкин. — Рановато всплыли. Уходим на глубину. Поиск продолжим.

И поиск увенчался успехом. Гидролокатор обнаружил вражеские корабли. Всплыли, когда уже стемнело. Травкин и вахтенный офицер Бузин впились глазами в горизонт. После полуночи Иван Васильевич услышал долгожданное:

— Вижу конвой!

В ночной бинокль капитан 3-го ранга изучал строй вражеских кораблей. Пять транспортов шли в окружении сторожевых кораблей. Впереди самая заманчивая цель: двухтрубное судно. «К-52» начала сближаться с ними по кратчайшему пути — курсом, перпендикулярным конвою. Одновременно готовили расчеты для торпедного залпа.