Георгий Зимин - Истребители

— Ну, как прошло у тебя «дипломатическое» купание? — и рассмеялся.

Поведение майора Трапа к концу пребывания делегации стало совершенно невыносимым, причем этот человек обладал замашками не английского аристократа, а скорее американского ковбоя. Досаждал он не только мне, но и своим соотечественникам, которые смотрели на этого выскочку, не знающего никаких мер и приличий, с плохо скрытым раздражением. А один из членов делегации (как он мне представился — подполковник, летчик-бомбардировщик), улучив момент, однажды рассказал, что ему претит работа на таких типов, как майор Трап, что он мечтает о том, чтобы вернуться к своей любимой летной работе, но его просьбы о возвращении в авиацию начальство игнорирует. Он исповедовался с глухой тоской человека, который когда-то знавал лучшие времена, а теперь должен был анализировать разведывательную информацию по указанию все того же Трапа. Мы катались в лодке по озеру, а майор Трап, проворонивший этот момент, бегал вдоль берега по колено в воде и отчаянно жестикулировал, призывая нас принять его в нашу компанию, но подполковник-бомбардировщик, глядя на него, только морщился как от зубной боли. Надо сказать, что майор весьма ревниво опекал членов делегации вплоть до командора Робертса, и стоило мне с кем-либо заговорить, как он оказывался тут как тут. А в тот раз, на озере, проморгал. Впрочем, Трапа я совершенно неожиданно нейтрализовал довольно простым способом. Каждый раз, когда обстановка вынуждала меня обращаться к нему, я вежливо и почтительно называл его «господин Драп». Что такое «драп» на языке наших солдат — англичане уже знали. Поэтому когда я говорил «господин Драп», аристократы начинали улыбаться, а Трап — выходить из себя. Он настойчиво меня поправлял, я приносил извинения, сокрушался по поводу своей плохой памяти, особенно на иностранные имена и фамилии, и снова называл его «господин Драп». Оказалось, что Трап совершенно не защищен от малейшей иронии, направленной в его адрес, — слабость, непростительная для разведчика. Конечно, были за эти две недели и моменты, которые заставили меня поволноваться — не с простаками же мы имели дело! — но в целом пребывание английской военной делегации [306] прошло по нашему плану, а не шефов майора Трапа. Свои обязательства мы выполнили: официальная программа была исчерпана полностью и без сокращений. Впоследствии я никогда не слышал, чтобы в годы войны в наших действующих авиасоединениях где-то еще приходилось бы принимать английскую военную делегацию, аналогичную этой.

Прощальный обед изобиловал тостами и добрыми пожеланиями, как и положено союзникам. Последний тост официального руководителя делегации командора Робертса был за то, чтобы Красная Армия первой вошла в Берлин — этим, надо полагать, он отдавал должное нашим победам на советско-германском фронте. И, если это пожелание исполнится, говорил Робертс, то он лично сделает на своем истребителе круг почета в честь Красной Армии над центральным берлинским аэродромом Темпельгоф.

Пожелание господина Робертса, как известно, исполнилось. Более того: в те дни, когда наши войска взяли столицу гитлеровской Германии, 240-я истребительная авиадивизия базировалась на северной окраине Берлина на аэродроме фирмы «Хейнкель». Так что я был там в те исторические дни. Видел и аэродром Темпельгоф, на котором в ту пору базировались полки истребительного авиакорпуса генерала Б. А. Сиднева. Но вот обещанного круга почета командора Робертса ни я, ни Борис Арсеньевич Сиднев не видели. Очевидно, что-то помешало командору исполнить его намерение...

«Специально подготовленная часть»

Закончились сильные бои с вражеской танковой группировкой в районе города Шяуляй. В них наша дивизия вместе с 1-й гвардейской штурмовой и 6-й гвардейской бомбардировочной приняла активное участие. В отдельные дни в воздухе разыгрывались жаркие бои. Противник (уже не в первый раз за короткие сроки) подбросил на наше направление дополнительные силы авиации, а в составе 1-й воздушной армии соединений поубавилось: ряд корпусов резерва Ставки был выведен из ее состава и переброшен на другие направления. Хотя господство в воздухе по-прежнему было в наших руках, для сохранения этого положения мы должны были работать с большим напряжением. Основное ядро истребительной [307] авиации 1-й воздушной армии теперь составляли две дивизии — наша 240-я и соседняя 303-я.

Во второй половине сентября войска фронта получали пополнение живой силой, артиллерией, танками, боеприпасами, горючим и всеми видами довольствия. Этот подготовительный период имел огромное значение для них: предстояло взламывать оборону не где-нибудь, а в Восточной Пруссии. Основными железнодорожными станциями, где шла выгрузка пополнения и техники, были Каунас и Вильнюс. В особенности — Вильнюс. Частично выгрузка шла и на промежуточных станциях — там, где была восстановлена железная дорога. Воздушная разведка противника и, конечно, его агентура, которой в те дни хватало в наших тылах, точно установили основные пункты выгрузки, интенсивность работ, характер грузов и т. п. Днем мы не позволяли противнику бомбить станции, но гитлеровцы начали производить методичные налеты в темное время суток. Бомбили с горизонтального полета с высот 2–3 тысячи метров одиночными самолетами Хе-111, До-215, До-217, Ю-88. Самолеты шли с небольшим временным интервалом, подсвечивали цель серией осветительных авиабомб, а потом на станции начинались пожары, и следующим волнам самолетов бомбить уже было легче.

Били по целям они довольно точно. Станции были прикрыты зенитной артиллерией малого и среднего калибра, эффективность которой в отражении ночных налетов была невысокой. Гитлеровцы это почувствовали и стали бомбить интенсивнее. Все это приводило к потерям, растягивало сроки сосредоточения резервов, а Ставка, как и положено, требовала их сокращать. Ночные бомбежки вызывали, кроме того, ненужную нервозность.

20 сентября 240-я авиадивизия была переброшена под Алитус, а 30 сентября — под Каунас. Маршрут полетов немецких самолетов, взлетавших с аэродромов Восточной Пруссии, проходил вдоль железной дороги Гумбиннен — Кибартай — Каунас — Вильнюс, то есть вблизи аэродромов базирования полков нашей дивизии. Именно в этот период позвонил командующий воздушной армией и приказал организовать борьбу с немецкими бомбардировщиками, действующими в темное время суток.

Задача была крайне сложная. Истребителей, подготовленных для ночных полетов, в соединении не было. Не было ночных стартов на аэродромах, посадочных и [308] зенитных прожекторов, без которых боевые действия ночью неэффективны и бесцельны, радиолокаторов, как известно, у нас не было.