Александр Карцев - Неизвестная война. Записки военного разведчика

— …такое лезвие не застрянет в теле врага. Очень важно, чтобы твой нож был твоим другом. Сегодня он признал тебя, отдал тебе частицу своего тепла. А теперь важно узнать, отдаст ли он тебе свои глаза. Сейчас Джуй отнесет его и положит в знакомом тебе месте. Твое сознание должно войти в нож, а нож должен стать твоими глазами. Тогда ты сможешь увидеть это место и описать его.

Слова Шафи приходили откуда-то издалека, из подсознания. Меня снова окружали какие-то существа и призраки. Все казалось нереальным. Происходящим не со мной. Я не видел, как в дверном проеме возникла Лейла, кивнула Шафи и исчезла. В моем мозгу пульсировала лишь одна мысль: «Я — нож. Обычный нож. Вокруг меня…»

Это не было вспышкой. Скорее, ощущением того, что нечто, подобное небольшому облаку, накрыло меня с головой. Я был ножом. Я лежал среди серых камней разрушенной крепости. Солнце уже не отражалось в моем лезвии. Меня закрывало от него дерево, склонившееся над арыком. Я узнал его. Это было «Дерево, грустящее над арыком». Справа от меня в трех шагах находился вход в крепость. Это давало точные координаты моего места нахождения.

Шафи проводил меня до крепости. Я подобрал свой нож. У меня уже не было сил удивляться. Или пытаться что-либо анализировать. Я вернулся на заставу смертельно уставшим. Почти трупом. После смерти мне необходимо было еще провести развод караула и дважды за ночь проверить посты.

Двадцать шесть месяцев светили над моей головой чужие звезды. Через год после моего возвращения из Афганистана они напомнили о себе снова. В очередной командировке меня немного зацепило. И по совету врача мне пришлось заняться резьбой по дереву — нужно было разрабатывать руку. Я вырезал в мастерской на даче какую-то маску, когда ко мне подошел мой восьмилетний племянник. Чем-то Сережка был сильно расстроен. Как выяснилось, утром он ходил за грибами и потерял в лесу ножик. Обычный перочинный ножик ценой рубль с копейками. Но это был дедушкин ножик. Любимый. И как признаться деду в его потере, Сережка не знал.

А потому обратился ко мне. Больше было не к кому. Сережкин отец погиб еще три года назад. К тому же в семье ни для кого не было секретом, что в Афганистане я научился некоторым необычным вещам…

С этим ножом я и сам частенько ходил по грибы. Маленький, удобный, с «теплой» рукояткой… Так что попытаться вспомнить некоторые навыки, которым обучил меня Шафи, стоило. Или хотя бы попробовать…

Через несколько минут я рассказал Сережке, где лежит его пропажа. Мы сходили к горелой сече, забрали ножик. Всю обратную дорогу Сережка молчал. Было видно, что мои способности не произвели на него особого впечатления. Но какой-то вопрос явно не давал ему покоя. Он озвучил его у калитки.

— Крестный, а ты можешь вот так же находить клады? А лучше деньги.

Видимо, после нашей прогулки Сережка начал строить какие-то далеко идущие планы. Относительно своего светлого и безбедного будущего. Или просто, как и многим другим мальчишкам в возрасте восьми лет, ему были нужны карманные деньги?

— А много тебе нужно? — спросил я, мысленно прикидывая содержимое своего кошелька.

Похоже, ответ на этот вопрос был придуман заранее. И не заставил себя долго ждать.

— Миллион, — ответил племянник, совершенно не задумываясь о единицах измерения: долларах, фунтах, кронах или франках. Это прозвучало как «миллион денег». Но буквально через мгновение Сережка уточнил: — Нет, лучше два.

— А почему два? — мне уже стало интересно. В Сережкином взгляде было столько снисхождения. Вроде бы взрослый у него дядька, а простых вещей не понимает!

— Так два же миллиона легче разделить на двоих!

Это была очень разумная мысль — делиться. Но, к сожалению, миллионы находить я не умел.

Сережка погибнет через шестнадцать лет. Во время второй Чеченской. И я больше не смогу находить потерянные ножи…

В мае 1987 года мне пришлось временно оставить свою «почтальонскую» работу. Под Чарикаром попал в засаду отдельный разведвзвод нашего 1-го мотострелкового батальона. Во взводе были большие потери. В результате перед армейской операцией под Алихейлем мне пришлось принять командование над разведвзводом и набирать новых разведчиков.

Афганская пограничная бригада должна была перекрыть участок границы с Пакистаном (в районе древнего Шелкового пути). И оборудовать укрепленный район. А пока они будут заниматься этим, задача нашей армейской группировки — поработать эдакой прокладкой между ними и духами. Дабы последние не мешали пограничникам самозабвенно заниматься инженерным самоистязанием.

В результате армейская операция превратилась в детскую игру «Царь горы». Наши подразделения заняли близлежащие высоты. А духи в течение месяца успешно и не очень пытались сбить нас с этих высот.

Мой разведвзвод тоже сидел на одной из горок (мы прикрывали командный пункт нашего полка). Саперные лопатки мы, как обычно, в горы не взяли. Но этот раз был не слишком обычным. Братья-моджахеды явно переживали кризис перепроизводства. И не знали, куда девать лишние реактивные снаряды. А раз не знали — пускали их в нашу сторону. И явно их не жалели. В первые два дня на нашу горку прилетало 13 реактивных снарядов за 4 минуты. Без перерыва на обед, с 6 часов утра до 6 вечера. А потому нам приходилось активно окапываться. Используя ножи, палки-копалки и прочие подручные средства.

На соседний десантный полк духи не ленились даже ходить в атаку. Средь бела дня. Снизу вверх. Нам было полегче. До тех пор, пока они не пристреляли по нашей горке миномет…

Утром меня вызвал командир полка. Приказал выделить двух снайперов. А им — подавить минометный расчет. Голос у подполковника Прудникова тихий и интеллигентный. Такой же, как и он сам. И такой же смертельно усталый. Задача была поставлена очень корректно. Уничтожить расчет, находящийся на закрытой огневой позиции, снайперы не могли. Подавить же означало воспрепятствовать ведению прицельной стрельбы. Это было возможно. Стоило лишь обнаружить корректировщика минометного огня. Проблема была в другом: оба моих снайпера прослужили в Афганистане меньше месяца. И были снайперами лишь по должности, но никак не по призванию. Боевого опыта — ноль. И ни одной подтвержденной ликвидации. Ставить им задачу на свободную охоту значило посылать на верную гибель. Но приказ был приказ. Если бы мы не убрали этих духов, они убрали бы нас. Ибо в горах зверя страшнее, чем миномет, нет! Ну разве что пара-тройка пулеметов на расстоянии кинжального огня.

В любом приказе скрыта небольшая свобода выбора. Выбора способа выполнения поставленной задачи. Некоторые не понимают этого. Не понимают, что командир должен уметь брать на себя ответственность в этом выборе. Слова о том, что ты солдат и выполнял приказ, достойны солдата. Но не командира.