Леон Хендрикс - Джими Хендрикс, история брата

За никель мы могли купить билет, если же он расщедривался ещё на один, то хватало на стакан попкорна. Больше всего нам нравился сериал Флэш Гордон, там были космические корабли и ракеты, волшебным способом летящие сквозь космос. Может быть "волшебства" никакого и не было. Может быть, это была леска, на которой была подвешена игрушечная ракета и, может быть, это был горящий коробок спичек, помогающий лететь ей в рамках чёрно–белого экрана. Но нам с братом эти 50 минут казались счастьем и мы с нетерпением ждали субботы, чтобы увидеть следующий эпизод. Возможно, прошло месяца два, прежде чем мы с братом пересмотрели все эпизоды. Эти сериалы были нашим путешествием в мир иллюзий за миллионы миль от нашего квартала, где с таким трудом проходило наше детство.

С этого времени брат стал настаивать, чтобы в семье его звали не иначе, как Бастер. У других членов нашей семьи были тоже свои домашние прозвища, связанные с разными привязанностями, но в голове моего брата твёрдо сидел образ героя, которого играл Бастер Краббе. И если дома кто–нибудь с какой–нибудь просьбой обращался к нему по имени, данному отцом, то он даже не реагировал. Отец поначалу пытался настоять на своём, приводя массу избитых доводов, но со временем тоже сдался, исчерпав весь свой запас. И так как брат не хотел быть Джимми, и ему не разрешалось быть Джонни, то он стал Бастером.

Так начала проявляться его непоколебимая воля и он даже сделал себе плащ из старых обрезков ткани.

— Я — Бастер, спаситель Вселенной, — выкрикивал он, когда мы носились по полям.

Он искренне верил в свои сверхъестественные способности… по крайней мере тогда. Я стоял и заворожённо смотрел, как он однажды взобрался на крышу нашего одиноко стоящего дома, высотой не превышающего и десяти футов, и прыгнул вниз, отчаянно размахивая руками. Он тут же убедился, что никакой сверхъестественной силы у него нет, шлёпнувшись о землю с таким грохотом, какого прежде я никогда не слышал, и я обрадовался, когда увидел, что он тут же вскочил на ноги. Но руки он тогда разодрал в кровь.

Услышав наши вопли, из дома выскочил отец, крича:

— Парень, ты в своём уме!? С чего это ты вздумал прыгать с крыши!?

— Я же Бастер Краббе, — сквозь слёзы начал объяснять ему мой брат.

Для меня, совсем ещё малыша, брат казался героем. Каждый день он заботился обо мне и бросался защищать меня, никому не давая в обиду. Когда бы я ни проголодался, он всегда находил способ накормить меня. А если наши родители затевали драку, он сгребал меня в охапку и в его объятиях я находил мир и покой.

Как только утром отец уходил на работу, к маме приходили её собутыльники, и времени для веселья у них был целый день. Всё было бы прекрасно, если бы поздно вечером не возвращался с работы отец. Сломав один или два засова, можете представить, какую радость выражал отец, увидев маминых собутыльников. Бывало он присоединялся к попойке, но будучи всё же чаще не в настроении, он вышвыривал их из своего дома вместе с мамой. Это продолжалось бесконечно. Случалось, папа с мамой пили одни, тогда весь вечер не смолкали крики, уговоры и угрозы. К ночи взрывы смеха становились всё громче. Казалось насмешкам и обвинениям никогда не придёт конец. Но отец ни разу не поднял на маму руку, ни разу её не ударил, она же, выпив, приходила в бешенную ярость. И мама, будучи особенно сердитой, разбила об отцовскую голову не одну пивную бутылку или что–либо, обычно попадающее под руку. Мы с братом научились вести себя тихо, когда родители спорили. Я во всём слушался старшего брата и как только он понимал, что родители впадали в обычное для них состояние, мы запирались в задней комнате и пережидали бурю. Когда гроза наступала особенно яростно, мы забирались в шкаф. Там, сидя в темноте, до нас доносился приглушённый шум и мы с нетерпением ждали окончания грозы.

— Всё будет хорошо, Леон, — твердил мне брат, прижимая меня к себе всё сильнее.

На самом деле он знал, что дальше будет ещё хуже. Так мы проводили в шкафу час или даже два, пока отец с мамой не устанут и не лягут спать.

Никто из нас не мог предположить, чем это всё кончится. Короткие периоды передышки были, но они быстро проходили. Три недели мира сменялись одной плохой неделей и с каждым разом эти недели становились всё страшней. Отец всегда говорил маме быть рядом с нами, но она не могла долго выносить наше присутствие в доме. Несмотря на то, что они страстно любили друг друга, жить под одной крышей они не могли, и мама часто убегала из дома. В конце осени 1951 отец объявил её, что требует развода и что мы должны остаться с ним, так как она не способна заботиться о нас. Маме нечего было возразить и она согласилась. К тому же к этому времени её раздирали изнутри её собственные демоны. Помимо распада семьи, отец с трудом справлялся с заботой о трёх сыновьях и чтобы Джо получил надлежащий медицинский уход, родители вынуждены были отдать его в специализированный приют. И летом 1952 Джо неожиданно исчез. Ещё вчера он лежал в своей кроватке, а сегодня его уже нет. И пройдёт много лет, прежде чем наши пути встретятся.

Несмотря на это несчастье и на развод, мама с папой не могли долго обходиться друг без друга. Мама уже не жила с нами, но нас продолжал часто будить звон посуды, доносящийся с кухни по утрам, это мама готовила нам завтрак. И когда до нас долетал запах пирога или варёных сосисок, мы знали, что мама дома. Родители утверждали, что созданы друг для друга, но не для счастья. Не было ни одной причины, почему бы им жить вместе, но и расстаться они не могли. Когда мама приходила домой, мир держался буквально минуту, и получалось так, что она изгонялась сразу же, как только возвращалась.

Только через много лет я случайно узнал, что мама родила ещё одного мальчика, когда мне только исполнилось пять, в самом начале 1953 года. Также как и трое других, рождённых ею, у него были врождённые пороки и, назвав его Альфред, она тоже отдала его в приют. В то время мы с братом почти ничего про неё не знали. Она долго не появлялась. Но однажды мы увидели её в дверях, умоляющую нашего отца показать ей её мальчиков. Произошло это за несколько месяцев до того, как она поселилась у пивоваренного завода Райнера у своей матери, нашей бабушки Кларисы Джетер, и мы стали часто её видеть. В те времена машины у отца ещё не было и мы с Бастером вышагивали 13 кварталов, чтобы навестить маму после работы, а отец в это время шёл в Эдисон–Техникум на углу 33–ей и Йеслера, где он учился на электрика. Мамин дом располагался сразу за заводом. Стойкий запах хмеля и ячменя наполнял собой всё вокруг и не было никакой возможности скрыться от него. До сих пор, когда я слышу этот запах, я вспоминаю нашу маму.

Время, проведённое рядом с ней, мы считали раем. Нам она казалась ангелом, я помню запах её духов и как прекрасна она была, одетая в красивое платье. Она играла с нами и очень вкусно готовила. Любимым её завтраком были мозги с яйцами, а на обед шейные кости или Бигос (сосиски с квашеной капустой). Звучит это, может показаться, не так аппетитно, но было очень вкусно. Выбора у нас было не так уж много. Если у вас мало денег, то вы отправляетесь в мясную лавку в конце дня и покупаете то, что уже никто не купил. Мозги ужасно воняют, когда их варят, но приготовленные они даже очень неплохи на вкус. Мама была настоящим волшебником квашеной капусты. Всю ночь листья капусты вымачивались в уксусе, утром она их отжимала и варила вместе с польскими сосисками. Это было нашим с братом любимым блюдом.