Борис Зылев - Воспоминания о народном ополчении

Встретив сопротивление, немцы отошли от нашего лагеря метров на сто и стали вести систематический огонь из автоматов. Они зашли к нам с тыла и обстреляли нас со всех сторон, но главные их силы остались с той стороны, с которой они приблизились к нам сначала. Я взял винтовку у одного пожилого ополченца и, лежа в ложбине около корней дерева, стрелял в немцев. Эта перестрелка продолжалась всю ночь. Запомнился мне здесь начальник штаба полковник Лебедев. У него был единственный в штабе дивизии автомат. Он брал автомат и выползал вперед за линию нашего огня, подползал к немецким автоматчикам, открывал по ним почти в упор огонь, а затем возвращался обратно. Он уложил за ночь несколько автоматчиков. Приглашал он и меня последовать его примеру, но у меня не было автомата, и я продолжал стрелять с того места, с которого подал команду "Огонь!". Один раз, вернувшись из очередной вылазки, полковник был легко ранен в лицо. Он вытер кровь, перевязал себе рану и вновь повторил свою вылазку. Видел я в ту ночь и полковника Шундеева [3] Полковник Алексей Иванович Шундеев - командир 6-ой дивизии народного ополчения с 7 июля 1941 года вплоть до своей гибели в октябре 1941 года под Вязьмой. С 4 по 7 июля 1941 года (то есть в течение 3-х дней) командиром дивизии являлся генерал-майор Дрейер, который был затем переведен на другую должность. , он был в подавленном настроении. Очевидно, его мучили мысли о судьбе дивизии, он думал о тех полках и подразделениях, которые не пришли на место сбора. Несколько раз он выходил из землянки, становился спиной к дереву, лицом в сторону немцев и так стоял неподвижно, точно ожидая, чтобы какая-нибудь пуля попала в него.

Несмотря на то, что перестрелка велась всю ночь, убитых и раненых у нас было довольно мало, так, например, все люди комендантского отделения остались целы.

Как только начало светать, немцы прекратили стрельбу и отошли от нашего местоположения. Мы ждали, что они вернутся, но они не показывались. Было решено садиться в машины и двигаться в сторону Москвы. Перед тем, как двинуться в дальнейший путь, перед нами выступил генерал-майор, о котором я говорил выше. Я помню, как он говорил, что немцы стараются вызвать панику, больше я ничего из его выступления не помню.

Через несколько минут после того, как мы покинули лесок , в котором провели вторую бессонную ночь, мы выехали на дорогу и с нее видели, как группа "Хейнкелей" сбросила в районе этого леска бомбы, но нас там уже не было. Женя Ильин пересел в одну из машин политотдела, так как в ней ехали люди из его части, и машина была крытая. Сначала мы ехали проселочной дорогой, здесь нас обстреляли из минометов. Откуда стреляли, мы не разобрали и постарались скорее проехать это место. Осколками мин в машинах было ранено несколько человек. Вскоре мы попали на большак, наверное, тот самый, по которому мы ехали день перед этим. Он был забит машинами и людьми. Поток был настолько велик, что местами трудно было определить, где проходит дорога, так как машины ехали по обочинам и по прилегающим к дороге полям. Очень скоро, пробираясь вперед, машины нашего штаба застряли в этом потоке. Двигались машины очень медленно, порой стояли чуть ли не по целому часу. Иногда удавалось каким-нибудь боковым проселком продвинуться вперед, но дальше дорога была вновь забита. В одном месте прямо на землю около дороги была вывалена целая гора круглых буханок черного хлеба. Мы были очень благодарны человеку, который позаботился о нас, нам удалось получить на машину буханок пять или шесть. Мы разделили хлеб поровну и смогли утолить порядком мучивший нас голод. Дорога становилась все хуже, шел мокрый снег, который, падая на землю, таял, и дорога, особенно на обочинах, состояла из еле проходимой грязи. В одном месте, пересекая кювет, наша машина перевернулась на бок, мы все вывалились на землю, но, к счастью, никто не пострадал. Мы поставили машину на колеса и поехали дальше.

Движение становилось все более медленным, остановки становились все более частыми и продолжительными. Иногда попадались брошенные тягачи с орудиями. Они загораживали шоссе и сильно затрудняли и без того тяжелый путь. В одном месте мы видели печальные результаты бомбежки дороги немецкими самолетами. Это была картина современной войны: на большом участке шоссе у развилки дорог валялись искалеченные перевернутые машины, лошадиные туши и трупы людей. Само шоссе было покрыто воронками, еще не потерявшей свой цвет кровью, лужами воды и бензина, вылившегося из разбитых машин. Проехать по этому участку шоссе было невозможно, и поэтому он сохранил свой страшный вид - вид борьбы между жизнью и победившей смертью. Но самое главное - это был запах, который расходился от этого страшного места. Это был запах свежей человеческой крови, смешанной с бензином. Этот запах удручал не менее чем то, что мы видели глазами.

Штаб нашей дивизии и присоединившиеся к нему под Волочком части в основном поддерживали связь между собой, но это не давало нам какой-то инициативы. Все подчинялись бесконечному потоку отступающей армии, который тек на восток в надежде, что где-то мы остановимся, организуемся и дадим отпор фашистам. Таковы были наши мечты, пока же мы находились в условиях холода, голода и гнетущей неопределенности.

Тут мне пришлось увидеться с полковником Лебедевым. Он был на ногах, но лицо его было забинтовано, а глаз со стороны ранения почти не открывался. Он сказал, что командующий нашей армией генерал Ракутин, отсутствовавший под Волочком, находился в одной из дивизий 24-ой армии.

В этот день нас не бомбили и не обстреливали немецкие самолеты. Почему это было так, об этом мы тогда не задумывались, но сейчас можно сказать, что их, очевидно, устраивало направление нашего движения. Так проходило отступление нашей дивизии в составе Западного и Резервного фронтов.

Под вечер движение машин почти полностью прекратилось, никто не понимал, почему мы вовсе не двигаемся. Делались различные догадки, говорили, что впереди очень плохие дороги, и машины застревают в грязи. Другие говорили, что по боковым дорогам на шоссе впереди вливаются все новые потоки техники и людей, и поэтому мы стоим. Но все яснее мы начали понимать, что причина кроется в чем-то другом. К вечеру по колоннам поползли страшные слухи, говорили, что дорога закрыта немцами, что шестого октября в районе Вязьмы немцы высадили большой парашютный десант, который преградил путь отступающей армии. Потом стали говорить, что с десантом ведутся бои, что, возможно, скоро удастся прорваться в сторону Москвы. В колоннах стали появляться мысли свернуть с большака куда-нибудь вправо или влево, на проселочную дорогу и объехать препятствие. Но этот план затруднялся большой, почти непроходимой грязью на проселочных дорогах, однако некоторые машины стали пробовать этот способ. Но вскоре стало известно, что машины, отъехавшие 5-10 километров от большака, обстреливались немцами, и им приходилось возвращаться обратно к общей массе машин. В этот вечер мы познакомились с новым для нас словом - "окружение". Теперь все наши мысли были направлены на то, чтобы вырваться из окружения. Все ловили малейшую возможность продвинуться вперед. Иногда машины приходили в движение, ехали километр или даже два. Тогда настроение у всех поднималось, говорили, что, очевидно, удалось прорвать окружение, и что мы теперь вырвемся из него.