Борис Смирнов - Воспоминания склеротика

Если верно то, что склеротики, которые не помнят, что произошло час назад, с точностью могут воспроизвести события и факты многолетней давности, то у моих воспоминаний очень хорошие перспективы.

Я, при всём уважении к замечательному артисту Валерию Золотухину, никогда не писал дневники. А, прочитав от корки до корки его «Плаху Таганки», понял, что, вероятно, поступал правильно. Конечно, его дневниковые заметки позволили узнать нечто новое о Высоцком, Любимове [1] Создатель и руководитель театра «На Таганке» Нар. Арт. СССР. , Эфросе, о характере и морали (это слово особенно надо отметить) самого автора и его коллег. Но записи о том, какой сегодня день недели, болела или нет после «вчерашнего» голова и тому подобные, никому не нужные, сообщения, были той водой, которая, разве что, повышает гонорар за счет разбухания книги. Конечно, предлагаемые мной записки, весьма несовершенные в литературном отношении (я в отличие от автора упомянутых дневников не член союза писателей), могут быть далеко не полные. Однако уверен, что мой склероз отберет из прошлого самое для меня главное и значительное. Пусть он будет фильтром и редактором, не пропускающим всё второстепенное и лишнее. Я, конечно, с трудом представляю, как потечет моя река воспоминаний. Помните у А. С. Пушкина (между прочим, тоже не члена союза писателей) «...И даль свободного романа \ я сквозь магический кристалл \ ещё не ясно различал ».

Безусловно, к моим, выхваченным гаснущим прожектором памяти, картинкам прошлого надо относиться, может быть, и не очень серьезно, как, собственно, и к любым другим мемуарам. Этот вид литературы изобилует удивительно субъективными оценками жизненных фактов. В произведениях этого толка не раз приходилось сталкиваться с увлекательными курьёзами. Так великий русский актер Владимир Николаевич Давыдов в своих мемуарах вспоминает, что муж замечательной актрисы М. Г. Савиной, однажды, в нетрезвом виде, из хулиганских побуждений, бросил в жену чугунный утюг. Все бы могло кончиться трагедией, если бы автор воспоминаний не успел загородить её своим телом. Этот же эпизод описывает другой мемуарист, собиратель русских талантов, Петр Михайлович Медведев. Актер Давыдов – вспоминает известный антрепренёр,- был, мягко говоря, не равнодушен к Савиной, и однажды рассвирепевший муж, застав их в гримуборной вдвоем, в порыве ревности запустил в великого артиста утюгом.

Хочу надеяться, что описанные эпизоды моей жизни не будут ни кем оспорены и, прежде всего потому, что многих свидетелей этих историй нет, а остальные (дай им бог долгой жизни) вряд ли найдут возможность или увидят необходимость вспоминать то, что запечатлелось в моей памяти.

Когда, читая эти записки, вы встретите имя, то знайте, что это имя подлинное. Я постараюсь не касаться тех людей, которых мои воспоминания могли бы шокировать или вызвать неловкость. Пусть они меня заранее простят и не подумают, что я забыл о них. Просто не хотелось бы лгать, а правда может оказаться причиной потери старых приятелей. Это, прежде всего, касается людей, с которыми меня судьба столкнула относительно недавно. Кроме того, для более объективной оценки фактов требуется значительный временной разрыв. Поэтому мне легче писать о первой половине моей жизни, то есть о периоде связанном с Крымом. Итак…

Родился я в городе Симферополе в год змеи, под знаком рыбы. Это обстоятельство ни о чем не говорило ни моим родителям, ни мне. Прежде всего, потому, что в те далекие годы (это был конец 20-х) никто не составлял гороскопы. Партия не рекомендовала этим заниматься, чтобы не дурманить свою голову «опиумом для народа». Но это не значит, что в те времена не было своих советских предсказателей. Несколько позже, уже в армии, начальник особого отдела с удивительной проницательностью нарисовал моё будущее, если бы я согласился на его предложение направиться на учебу в военную юридическую школу.-Конечно, начальником особого отдела, как я, не будешь: поскольку ты еврей, - со знанием дела предупредил особист, - и генералом свою карьеру не окончишь, но на следователя по особо важным делам в чине полковника вполне можешь рассчитывать.

Какая прозорливость, демонстрирующая тщательность подбора военных кадров. Действительно, хоть и на штатской стезе, я всё равно до генерала не дослужился, а на полковничьи погоны, наверное, мог бы претендовать при звании Заслуженного артиста Украины и главного режиссера областного театра.

Но, попробую начать с начала, а точнее с тех дней, которые я помню сам или о которых слышал из уст старших.

Моя мама уверяла меня и призывала в свидетели всех родственников, что я родился в рубашке. Более того, она даже, правда очень давно, показывала мне высохший, как кожа мумии, какой-то не понятной формы клубок, в котором трудно было узнать что-либо, хотя бы отдалено напоминающее рубашку. Но поскольку мама для меня была, во всяком случае, в детстве, авторитетом, я был совершенно уверен, что это правда. Однако, со временем сомнения одолевали меня всё чаще и чаще. А когда чёрт ударил мне в голову сесть за эти воспоминания, то они (сомнения) исчезли. Я понял, что за рубашку приняли какое-то другое кожное образование, которое делает человека вовсе не счастливым, а, скорее, понятливым и терпеливым, ну уж, а ленивым это точно. Мама мне часто повторяла: «лень родилась раньше тебя», вот видимо её-то и приняли за рубашечку, а мама, не разобравшись, хранила этот сморщенный комок до самой войны.

Но возможно, пока мама его берегла, и было у меня то самое счастье, которое обещает народная молва родившимся в рубашке. Ведь действительно первые довоенные годы были радостными и безмятежными, особенно младенческие.

Я помню это удивительное детское чувство радости существования. Нет ничего прекраснее, в южный летний день лежать на влажной морской гальке и с закрытыми глазами «смотреть» на солнце. Разноцветные облака и круги, похожие на мыльные пузырьки, расплываются во все стороны и с равномерностью движения морской волны вновь собираются в самом центре. Ты теряешь чувство времени. Перед тобой вечность и покой, радость жизни и уверенность в её нескончаемости. Ощущение безмятежного счастья проникает так глубоко, что остается и после того, как, вернувшись домой, ты снова окунаешься в дела повседневной детской жизни.