Борис Зылев - Воспоминания о народном ополчении

Во второй половине дня нам повстречалась группа москвичей, которые, как они нам рассказали, были посланы в тыл немцам для организации партизанских отрядов и участия в их действиях.

Мы рассказали им об обстановке на оккупированной территории, о том, где скорее всего можно встретить немцев, а где их еще пока нет.

Рассказали о замечательных смоленских жителях и об их помощи отступающим.

В свою очередь, встретившиеся нам товарищи рассказали, как живет Москва, рассказали о большой эвакуации, которая там сейчас происходила, а самое главное, они сказали, что южнее Можайска, лесом, можно пройти на свободную территорию, что в этом месте они прошли утром, и что там линии фронта нет. Они сказали, что Можайск находится в руках Красной Армии, но они предупредили, что нам надо спешить, что линия фронта может каждый час замкнуться, и что тогда наш проход весьма осложнится или сделается вообще невозможным.

Мы выслушали их и пошли, стараясь прибавлять шаг. На дороге, по которой мы шли, двигалась целая вереница таких же как мы людей, пробиравшихся на свободную от немцев территорию.

Когда до Можайска осталось километров 15, Миняев стал говорить, что он предлагает переночевать в ближайшей деревне. Волков считал, что делать этого нельзя, что эта ночь может стоить нам жизни и всех наших трудов. Но Миняев решил остаться в деревне ночевать. Я собрал все свои последние силы и пошел вместе с Волковым.

Вскоре на дороге мы присоединились к группе бойцов, состоявшей из 10-12 человек; старшим у них был высокого роста, очень решительный красноармеец. Шли они еще быстрее нас. Теперь пришлось напрягать все свои силы, которых, надо сказать, осталось совсем немного. Тяжелый путь и один мог измотать любого человека, да еще привязалась болезнь.

Мы подошли к какой-то деревне, где решили перед переходом фронта несколько отдохнуть. Расположились мы в пустой школе, куда нас пустил сторож. Мы лежали на полу класса и грызли откуда-то появившийся горох. Я не помню названия этой деревни, запомнил я лишь, что где-то рядом была деревня Ельня; это название, известное мне хорошо, врезалось в память.

От того места, где мы отдыхали, до Можайска было 11 километров. Всего 11 километров, да еще прошедшему их давался приз в виде жизни и свободы! И, несмотря на это, когда товарищи мои поднялись, я подняться не мог. Я пожал руку Волкову и пожелал ему счастливого пути. "Вставай, Борис, - сказал Александр Волков, - неужели ты не можешь идти, ведь завтра стреляющих. Затем засвистели мины и стали взрываться вокруг нас, но их тоже было мало. Видимо, стрелял лишь один миномет.

Тут мы наткнулись на какой-то высокий проволочный забор. Колючая проволока была так плотно натянута на столбы, что мы никак не могли пролезть сквозь нее. Порвать проволоку мы тоже не смогли. Мы побежали вдоль этого забора в надежде, что он скоро кончится, или что в нем будет проход. Мы бежали вдоль забора, а немцы обстреливали нас из автоматов. Мы испытали неприятное ощущение, напоминающее то, что мы чувствовали, когда попали под обстрел немецких самолетов.

Но вот в заборе оказался проход. Я пролез через него последним, оставив на проволоке свою плащ-палатку, которая была прикреплена к вещевому мешку на спине. Она зацепилась за проволоку и осталась на ней. Я заметил это только тогда, когда мы отбежали от забора метров на 20, но возвращаться за плащ- палаткой я не стал, хотя очень дорожил ею и высоко ценил ее замечательные свойства - не пропускать воду и холодный ветер. Мы были на свободной территории. В первый раз за последние полмесяца мы вздохнули полной грудью.

Пройдя несколько километров около Можайского шоссе, мы зашли в деревню и постучались в один из домов. Нас пустили. Не раздеваясь, кто в чем был, мы легли на пол и заснули.

Проснулись мы уже днем. Другие товарищи наши куда-то ушли, в доме кроме хозяев остались только мы с Волковым. Хозяева предложили нам побриться, нашлась у них и бритва. Когда мы посмотрелись в зеркало, то увидели там почти незнакомых людей. Космы отросших и давно нечесаных волос на голове, воспаленные глаза, а главное - покрытые длинной щетиной лица изменили нас почти до неузнаваемости. Приятно было сбрить эту щетину и принять прежний человеческий вид. Топилась печка. В ней мы сварили последние две плитки концентратов в котелке Усольцева. Затем сели за стол и позавтракали.

В это время кто-то из хозяев завел граммофон, поставив на него какую-то веселую песенку. Эта музыка так подействовала на меня, что я разрыдался. Я закрыл лицо руками, но слезы текли по щекам, и я не мог их остановить. Тут я вспомнил слова известной русской песни: "Эх, товарищ, и ты видно горе видал, коли плачешь от песни веселой...”

У хозяев мы узнали, что в Дорохове был сборный пункт тех, кто вышел из окружения и с оккупированной территории. Мы направились в Дорохово, но, когда прибыли туда, то узнали, что сборного пункта там уже нет. Точно нам сказать, где он находится, никто не мог. Некоторые указывали, что такой пункт есть в Голицино. До Голицино мы ехали на попутном танке КВ. Танкист посадил на корпус танка человек 10 таких же, как мы, и довез нас до самого Голицино. Танк по шоссе шел довольно быстро. В Голицино мы тоже найти ничего не могли и решили ехать в Москву, где надеялись в институте узнать, что нам дальше делать и какова судьба нашей дивизии.

Вечером восемнадцатого числа мы на поезде приехали на Белорусский вокзал. Мы вышли на вокзальную площадь и увидели Москву, которая очень сильно изменилась с тех пор, как мы одиннадцатого июля покинули ее. Мы с Волковым расстались, решив встретиться завтра у меня дома.

С нетерпением шел я домой, как забилось мое сердце, когда я увидел институт, увидел свой родной дом; но в окнах почему-то не было света. Я позвонил, мне открыл кто-то из соседей. "Как живут мои?” - спросил я. Ответ поразил меня. "Ваши эвакуировались вместе с институтом 16 октября”. Я вошел в комнаты, они не были даже закрыты. Никого, пустые комнаты. Я опустился на диван и долго смотрел вокруг себя, мне было тяжело. Мне хотелось увидеть отца и мать, мою жену, хотелось излить им все, что наболело на душе, рассказать им свою необыкновенную историю. И вот никого, пустая квартира!

Я решил пойти на квартиру, где жила до замужества моя жена. Там должны были находиться ее мать Вера Александровна Чистякова и брат жены Петя, тогда студент энергетического института. Во дворе МИИТа и от соседей по квартире я узнал, что МИИТ эвакуировался, что в здании института расположилась какая-то воинская часть. Штаба связи дивизии народного ополчения с организациями района, в котором мы надеялись узнать о судьбе дивизии, тоже уже не было, обращаться оставалось только в райвоенкомат.