Борис Зылев - Воспоминания о народном ополчении

День 11 июля начался так же, как и все последние дни: утром я проводил зарядку во дворе школы, затем взвод ходил завтракать. После завтрака занимались строевой подготовкой, после обеда изучали устройство окопов, наблюдательных пунктов, готовились к деятельности саперов.

День был жаркий, жара сохранилась и до самого вечера. Когда после ужина мы стали располагаться на отдых, пришел вестовой от командира полка и приказал мне вести взвод в полной походной выкладке, т.е. со всеми вещами, к зданию института. Он сказал также, что нас повезут для строительства оборонительных сооружений на ближних подступах к Москве. Гудков попросился домой отнести свою шинель. Он жил совсем недалеко от школы: в доме МИИТа на Сущевской 22. Я его отпустил и попросил взять также и мою шинель. В этот жаркий вечер она казалась мне совсем лишней. Гудков взял шинели и через пять минут вернулся без них. Мы потом очень жалели, что совершили этот опрометчивый шаг.

В темноте ночи (было уже около 10 часов) наш взвод отправился на Бахметьевскую улицу (сейчас улица Образцова). Как только мы стали подходить к улице, то увидели, что здесь происходит что-то необыкновенное: вся улица была заполнена автобусами, их было несколько сотен. Некоторые машины стояли неподвижно, другие куда-то перемещались, воздух был наполнен бензиновой гарью. Около машин двигались люди. Нашему взводу было указано место за воротами напротив институтского сада. Было приказано подготовиться к посадке, предупредили, что уходить никому нельзя.

Как хотелось сходить домой! Ведь дом был совсем рядом. Как хотелось проститься с родителями, с женой, проститься с местом, в котором прошла почти вся моя жизнь, но уйти нельзя, тем более, что надо размещать взвод.

А вот и наши автобусы! Мы садимся в два автобуса: в первом - три отделения, во втором - одно отделение нашего взвода и люди другого взвода. Во втором автобусе за старшего едет Калганов. Несколько минут ожидания в автобусах... Но вот слышен рокот моторов, и машины одна за одной трогаются.

Длинная вереница новых пассажирских автобусов растянулась по улицам Москвы. Спит город или только кажется, что спит: огней не видно, улицы пустынны, а по ним едет дивизия народного ополчения. Притихли бойцы. Они смотрят на знакомые улицы, смотрят на знакомую Москву и прощаются с ней. Все понимают, что для них началась военная дорога.

Вот уже наши машины идут по Можайскому шоссе. Мимо проходят бесконечными лентами новые огромные дома. Кое-где блеснет луч прожектора, пролетит где-то вдали одинокая ракета, покажутся знакомые силуэты зданий. При этом что-то шевельнется в сердце - будто увидел родного человека. В тиши знойной летней ночи, в ее обаянии, в этой сердечной тоске было что-то запоминающееся навсегда.

Так Москва прощалась со своими сыновьями, провожая их в далекий неведомый путь.

Вот уже миновали последние окраины Москвы. Мы проехали 10, 20, 30 километров, а машины все несутся вперед. Вот уже Можайск ! Кто-то говорит, что мы уже в 102 километрах от Москвы, а машины все мчатся и мчатся вперед.

Утром нас привозят в Вязьму. Здесь автобусы заправляются бензином на каком-то складе горючего около железнодорожной линии. В это время, когда наши машины находятся на заправке, над станцией пролетают немецкие бомбардировщики, объявляется воздушная тревога. Из соседнего состава выскакивают люди. Оказывается, что это эшелон с ранеными. Самолеты сбрасывают несколько бомб, они падают где-то далеко за станцией, не причинив никому никакого вреда, а мы начинаем спешить.

Скоро мы в машинах и едем дальше на запад. Теперь уже никто не говорит о близких подступах к Москве. Автобусы сворачивают с шоссе на проселочные грунтовые дороги, скорость машин резко снижается. Теперь мы едем довольно медленно. Временами автобусы не могут ехать из-за песчаной дороги, мы вылезаем и идем пешком, а иной раз помогаем машинам пройти наиболее трудные участки пути.

Кончился и этот день. Мы подъехали к Дорогобужу. Ночью мы еще продвигались вперед, но проехали очень мало - машины то и дело застревали в песке.

Утром нас высадили где-то между Дорогобужем и Ельней. Вскоре подъехала машина с 4-ым отделением, и саперный взвод опять соединился. Командование полка приказало расположиться в районе небольшого леска, находящегося недалеко от дороги, по которой уехали в Москву привезшие нас автобусы. Москва теперь была очень далеко, между ней и нами было более 300 километров.

Саперный взвод, как и весь запасный полк дивизии, расположился на опушке леса и ждал дальнейших распоряжений. Мы закусили тем, что было в наших вещевых мешках, и, выбрав места посуше, легли на траву отдохнуть от утомительного пути. Но отдыхали мы не долго. Через два часа нам было приказано построиться, и мы всем полком, вытянувшись в длинную цепочку, пошли по проселочным дорогам в направлении на запад.

Шли мы почти целый день. С непривычки многим, особенно пожилым бойцам, было тяжело проделывать этот длинный путь. В нашем взводе особенно тяжело было преподавателю МИИТа тов. Левину. Мешали ему три обстоятельства: возраст, который превышал 50 лет, полнота и большой рюкзак человека, который еще не знал пословицы, что в походе и иголка тянет. Мы организовали ему помощь и поочередно несли его рюкзак.

Иногда в небе над нами пролетали немецкие самолеты, которые потом называли "рамами". В этом случае давалась команда "Воздух", и взвод, разбегаясь с дороги, ложился по соседним канавам. Но самолеты пролетали очень высоко и, скорее всего, нас не замечали.

Запомнился мне на этой дороге один случай. Мы остановились на привал около одного из крайних домов небольшой деревушки, сняли свои рюкзаки и легли отдохнуть. Вдруг подбегает к нам кто- то из бойцов саперного взвода и говорит: "Товарищ командир взвода, в соседней избе человек режется!" Я встал и вместе с ним, обогнув угол дома, в тени которого мы лежали, вошел с маленького крылечка в полутемные сени. В углу против двери стоял человек. Глаза его дико блуждали, рубашка на груди была разорвана, из двух ран на груди и из раны на шее густыми ручейками бежала кровь. В руках он держал небольшой столовый нож, намереваясь вонзить его в тело в том месте, где находится сердце. "Брось нож",- скомандовал я спокойно. Спокойно, ибо чувствовал, что только такой подход может дать результат. Человек посмотрел на меня каким-то жалким растерянным взглядом, и нож выпал из его разжавшейся руки. Я подобрал нож. Тут подошли другие. Мы помогли раненому выйти на крылечко, где он лег. Это был ополченец из взвода, который шел впереди нас. Я спросил его, почему он это сделал. Он ответил мне только: "...необоснованное обвинение..." и больше ничего не говорил. Вскоре подошел фельдшер и стал перевязывать раны, подошли и его товарищи. Я скомандовал саперному взводу подъем, и мы продолжали наш путь, поспевая за теми, кто шел впереди.