Михаил Рыклин - Обреченный Икар. Красный Октябрь в семейной перспективе

Сделал он это под сильнейшим давлением Сталина.

Дело в том, что по степени преклонения Сталин образца 1931 года (не говоря уж о более поздних личинах диктатора) и Сталин 20-х годов – две совершенно разные фигуры.

Борис Бажанов в начале 20-х годов работал секретарем, готовившим материалы для заседаний Политбюро. В мемуарах, написанных во Франции, куда ему удалось бежать, упоминается такой случай: как-то Сталин был не в духе и вместо того, чтобы передавать, как обычно, папки с материалами ему в руки, стал швырять их через стол. Бажанов пару раз стерпел, а потом, обидевшись, в свою очередь кинул очередную папку генсеку ВКП(б) через стол. Следующую папку Сталин передал ему в руки. В другой раз Бажанов, несмотря на настойчивую просьбу Сталина, отказался выпить с ним бокал грузинского вина. «Вино хорошее, кахетинское!» – «Я не пью, товарищ Сталин».

Если бы в начале 30-х годов этот жест повторил любой член Политбюро, не сносить бы ему головы.

Журналист и литературовед Иван Гронский, хорошо знавший вождя в 30-е годы, рассказывает случай, наглядно иллюстрирующий произошедшую метаморфозу. Однажды на приеме в Кремле Сталин был в хорошем настроении и часто поднимал бокал. «К нему подошел Бухарин и сказал: “Коба [подпольная кличка Сталина; так его имели право называть ближайшие друзья. – М.Р. ], тебе больше нельзя”. И тут Гронский заметил, как сверкнул глаз вождя: “Николай, запомни: мне все можно…”» [198]

С некоторых пор ему действительно стало можно все.

Секретарство Николая Чаплина пришлось на время, когда ленинские диадохи боролись за власть. Контуры победы Сталина в этой схватке обозначились довольно рано, и возглавляемый им Цекамол неизменно был на его стороне. Но одно дело полемизировать с «отступниками» на пленумах и съездах, а другое – заклеймлять их как врагов и требовать физической расправы с ними.

Николай регулярно контактировал со Сталиным в 1924 – 1928 годах, получал от него указания и выполнял их как волю партии, но личные отношения были у него, похоже, с Крупской, Кировым и Орджоникидзе.

Косарева же Сталин приблизил, буквально привязал к себе, тот слыл его любимцем.

А чем это чревато для фаворитов вождя, мы уже знаем на примере Ломинадзе.

Вскоре новый лидер молодежи почувствовал на себе изнанку этой близости. «Мы, Косарев, с тобой в этой стране два руководителя такого ранга [имелось в виду – два генеральных секретаря. – М.Р. ]. Признайся, тебе не хочется из “маленьких” генсеков в “большие”?» – как бы в шутку поинтересовался Иосиф Виссарионович.

Представляю, в какой ужас пришел от этого вопроса Александр! С какой страстью ему пришлось уверять болезненно подозрительного диктатора в отсутствии у него малейшего намека на подобные намерения!

В 1928 году Косарев женился на дочери старого большевика Виктора Нанеишвили, Марии. Сталин, у которого слежка за партийной верхушкой работала как часы, конечно, был об этом осведомлен.

И вдруг он, как ни в чем не бывало спросил у Александра, на ком же он все-таки женат. Узнав от него о Нанеишвили то, что ему и так было давно известно (подноготную каждого из старых большевиков, тем более грузинских, Хозяин знал наизусть), Сталин выпустил очередную порцию яда: «Я Нанеишвили хорошо знаю. Это мой враг, учти. Мы с ним спорили по национальному вопросу» [199].

Что должен был чувствовать Косарев, узнав, что он вот уже несколько лет изменяет генсеку, живя с дочерью его личного врага?

Как это отразилось на его отношениях с Марией, можно только догадываться, но с этого момента Косарев был еще на одном крючке у Сталина. При желании, если провинится, ему будет о чем напомнить – пусть знает и тем более старается услужить Хозяину!

И на подобных крючках у Сталина были развешаны все.

Косарев развил бурную деятельность: по его призыву комсомол взял шефство над ВВС, поддерживал клубы ДОСААФ, развивал парашютный спорт; по зову Орджоникидзе комсомольская бригада во главе с генсеком работала на Сталинградском тракторном заводе, и он лично спустил с конвейера пятитысячный трактор; при Косареве развивались школы ФЗУ, он звал молодежь на строительство гигантов советской индустрии.

В отличие от своего предшественника, впервые повидавшего Европу в качестве помощника кочегара, новый глава Цекамола часто бывал за границей на всевозможных антиимпериалистических, антивоенных конгрессах, избирался в международные организации. Его именем назывались улицы, заводы, совхозы, клубы, спортивные общества.

Звездным часом Александра Косарева стал Х съезд ВЛКСМ, состоявшийся в 1936 году. Делегаты наперебой пели ему дифирамбы, немыслимые в 20-е годы: «талантливый ученик Сталина», «боевой руководитель сталинской молодежи, которого вырастил таким сталинский ЦК ВКП(б) и лично товарищ Сталин». Под бурные аплодисменты звучали здравицы: «Ура товарищу Косареву!», «Да здравствует сталинский ученик т. Косарев!»

«Отец народов» требовал от своего ученика одного: обнаруживать, разоблачать и передавать в руки «органов» новых и новых врагов. Косарев старался как мог: на пленумах ЦК ВЛКСМ в 1937 году он назвал врагами народа многих своих старых, испытанных товарищей. На знаменитом пленуме ЦК ВКП(б) в феврале – марте 1937 года, с которого увели в наручниках Бухарина и Рыкова, Косарев громче всех требовал немедленного суда над ними и расстрельного приговора.

Но ненасытному «учителю» этого было мало: он требовал больше крови.

21 июля 1937 года Сталин пригласил к себе секретарей ЦК ВЛКСМ. Разговор проходил в присутствии Николая Ежова, которому «Ленин сегодня» предложил ознакомить комсомольских руководителей с «тем, какую враждебную работу проводят ваши комсомольцы». Нарком НКВД зачитал «показания» секретаря Саратовского обкома комсомола Михаила Назарова о том, как он был завербован в контрреволюционную организацию.

«Пикина [секретарь Цекамола. – М.Р. ] не выдержала:

– Этого не может быть. Я знаю Мишу Назарова с детства. Мы были соседями по Васильевскому острову. Росли вместе. Месяц назад я ездила в командировку в Саратов. Назаров – энергичный, нормально работает, растит троих детей.

Ежов еле слышным голосом обронил: “Таковы данные, которыми мы располагаем”.

На это Косарев взорвался:

– Эти данные неверны! Назаров зарекомендовал себя с хорошей стороны.

– Мы предъявляем вам факты, а вы нам эмоции, – возразил Сталин» [200].

О том, что «факты» такого рода создаются в пыточных застенках НКВД, комсомольские вожди, естественно, в присутствии Сталина и Ежова заикнуться не смели.

Подобных эмоций – стремления заступиться за своих – Хозяин не прощал.

И он дал Косареву это понять.

В марте 1938 года в Кремле состоялся торжественный прием по случаю возвращения участников дрейфующей станции «Северный полюс». Сталин при всех демонстративно чокнулся с комсомольским лидером, обнял его и расцеловал. Раздались аплодисменты.