Дмитрий Емлютин - Шестьсот дней и ночей в тылу врага

Неподалеку, у раскидистого дуба, мы увидели колодец. Стали искать, чем бы набрать воды.

— Товарищи командиры, обождите, я сейчас принесу, — послышался чей-то голос из кустов.

Смотрю, партизан шмыгнул под соседний куст, вытащил брезентовое ведро.

— Ты кто?

— Связной из штаба отряда, Кульнев.

— Далеко до штаба?

— Минут сорок, — ответил Кульнев.

Вместе со связным мы поспешили в штаб Алтуховского отряда и к семи часам были на месте. К этому времени стрельба прекратилась. У костра сидели партизаны, жарили на палочках ломтики мяса. Поодаль, на сосновом суку, висела лосиная шкура, тут же лежала голова лося с большими ветвистыми рогами.

— Зачем загубили? — спрашиваю командира отряда Бородавку.

— Докладываю… — поднимается Бородавка. — На лосей охоты не открывал. Осколком его шарахнуло. В бок. Ну, а мои ребята не растерялись.

— Вот как!.. А что же раненого паренька без сопровождения отправили? — спросил Трофимчук.

— Это Петьку-то Махова? Его можно только связанного сопровождать.

Сидевшие у костра партизаны рассмеялись, Один из них сказал:

— Он у нас из чистой стали. И проводников не принимает. Сам, говорит, с глазами…

— Если бы вы знали, что вчера у него было… — заявляет Бородавка.

— Рассказывайте, — прошу.

— Вчера после полдника волки выли. Думаю, откуда волку быть? А партизаны смеются: Петька с добычей идет! Однако вскоре показался не Петька, а два фашиста. Мы схватились за винтовки, потом увидели, что за ними Петька. Сам несет два автомата, а их на вожжах ведет, покрикивает. Партизаны заревели от хохота. Приблизившись к партизанам, гитлеровцы вытянулись, и в один голос: «Русь партизан гут, Гитлер капут». — «Откуда ведешь?» — спрашиваю Петьку. «От поселка Пчелы, товарищ командир». — «Где взял?» — «Их трое было, два немца и старик, ездовой из Суземского района. Они ехали в повозке на лошади». — «Да развяжите вы их! Теперь-то они не уйдут». — «С кем же ты их взял?» — «Один. Шел на связь к товарищу Ерофееву в „Большевик“. Когда услышал стук колес, спрятался в кустах у самого перекрестка дорог, а дороги там корявые, лужицы, узловатые коренья да глубокая колея, а по сторонам глухомань, чащоба. Вот тут-то я встретил их. Вижу, лошаденка еле с ноги на ногу переступает, а в повозке — два гитлеровца, с автоматами. Ну, приготовил гранату, винтовочку. Решил было их гранатой шарахнуть, но старикашку, ездового, стало жалко. Пока я так рассуждал сам с собой, повозка с этими фрицами в трех метрах уже была от того куста, где я схоронился. Тут меня будто кто в спину толкнул. Подскочил и во все горло: „Хальт! Хенде хох!“ Лошаденка, будто бы этого и ждала, — враз остановилась. Фашисты бросили автоматы, подняли руки вверх. Командую деду: „Чего рот раззявил? Подбери оружие и давай сюда!“ Дед подал мне автоматы. „А теперь, говорю, давай вожжи мне“. Согнал фашистов с телеги, уложил лицом вниз, вместе с дедом скрутили им руки. Когда справились с ними, спрашиваю у деда: „Ты откуда, дедуся?“ Он ответил, что из „Красного колодца“. „Езжай и доложи старосте своему, что фашистов, мол, доставил в Пчелу, а тебя они отпустили. Понял?“ — „Все понял, сынок“. И старик поехал назад…» — «Как же ты и автоматы держал, и двоих вел?» — спрашиваем. «Да они сами себя вели, я только покрикивал, чтоб поторапливались, да автоматом в спину подталкивал…»

Жаркий бой до этого произошел на реке Навля. Фашисты нас оттеснили за реку. Страшный ружейно-пулеметный и артиллерийский огонь гитлеровцев вырывал из наших рядов партизан. Бригаде «Смерть немецким оккупантам» пришлось отступить, бросить 40-миллиметровое орудие. Узнав об этом, артиллерист-разведчик Яков Бутов снял с тачанки партизанское имущество, установил на ней пулемет и с ездовым Вячеславом Мосиным под обстрелом врага во весь опор помчался к своей пушке. По-видимому, сама судьба сберегла партизан. Пока Вячеслав веревками привязывал за станины лафета пушку к тачанке, Яков вел пулеметный огонь по фашистам. Вот Вячеславу удалось прикрепить пушку, и партизаны галопом пошли на прорыв, расстреливая выбежавших из укрытия им наперерез фашистов. Наши храбрецы вернулись в отряд невредимыми.

К осени 1942 года мы имели в отрядах партизанского края 61 орудие. Был сформирован артиллерийский полк резерва главного командования Брянского партизанского края и именовали его, как положено — РГК. В распоряжении артиллерийского полка было 17 пушек, гаубичная батарея, батарея автоматических пушек, зенитных пушек, защищавшая Смелижский аэродром, минометная батарея.

Находившиеся друг от друга на большом расстоянии и стоявшие на обороне батареи были связаны друг с другом телефонной и радиосвязью, что позволяло им взаимодействовать и сосредотачивать огонь на нужных направлениях. Телефонную и радиосвязь мы установили также со штабами бригад и отрядов. Всего было протянуто 1600 километров телефонных проводов.

На опушках леса, против основных гарнизонов фашистов и их коммуникационных линий на высоких деревьях, мы оборудовали наблюдательные пункты, связанные с огневыми позициями, там дежурили разведчики-артиллеристы с биноклями.

Помнится вечер над рекой Неруссой. Кроны старых дубов зеркально отражались в реке, окрашенной оранжевым закатом. Изредка где-то отрывисто лаяли пулеметные очереди, и свежий ветер доносил из глубины леса эхо выстрелов.

В балке, возле высохшего ручья, партизаны возились у танков.

— Разве это порядок? — возмущался командир танка комсомолец Анатолий Орлов. — Мы, можно сказать, надорвались, ремонтируя танки, а Прошин подвел. Где его горючее? Разве это военный человек? Шляпа!

— Да, непорядок, — заметил я.

— Это черт знает что! — не успокаивался Орлов. — Пустите нас на диверсию, и мы не хуже других подрывников…

В это время показался тот, кого бранил Орлов. Это был коренастый, небольшого роста человек, в очках — Дмитрий Афанасьевич Прошин. Он неторопливо опускался по тропинке к танкистам. Вслед за ним двигалась подвода, лошадью управлял пионер Костя Токарев, прозванный за высокое искусство лазания по деревьям Белкой.

— Что привез, Белка? — насторожился Орлов, видя наваленные на телегу деревянные макеты пушек и фанерные листы «брони».

— А вот, гляди! — весело отозвался Белка.

Орлов накинулся на Прошина:

— Что ты, очкастый, бутафорию в театр, что ли, привез? Нам не до постановок.

— Дяденька, гляньте! Пушки как заправдашные. Мы с дедом Михеем им и жерла прожгли, — проговорил Костя, расхваливая макеты.

— Жерла, жерла! Горючее надо, а не жерла, — не унимался расходившийся Орлов, до которого еще не доходила затея Прошина.

— А ведь это здорово! — рассмеялся я. — У нас только две машины, а теперь вон сколько стало. Честное слово, обманем фашистов.