Соломон Волков - Диалоги с Евгением Евтушенко

Волков: Для вас этот спектакль оказался еще и по личным причинам важен?

Евтушенко: Мы не могли сдать спектакль в Москве, цензура не пропускала. И тогда Андрей Гончаров, главный режиссер театра, придумал, что надо съездить в Латвию, в одну из стран моих предков, и там прекрасно мы этот спектакль сдали! И на премьере, блестяще Саша Поламишев это поставил, мы пустили экраном, как танцуют парни на бетоне, знаменитые были кадры, потом их часто показывали. А на сцене Наташа танцевала твист:

И тут Наташка выходила и босиком плясала. И вот я иду к Наташе в гримерку и вдруг вижу – сидит она, а у нее все ноги в крови. Ей бросили на сцену толченое стекло! Та, другая актриса бросила. Я написал об этом случае стихотворение «Твист на гвоздях», только там не толченое стекло, а гвозди бросили. Вот что там было! Так… теперь с Галей! Я стихи об этом зашифрованные написал – «Краденые яблоки». Боже мой! Вот как всё спуталось! Я не знал, что и делать.

А мне приглашение было в Копенгаген и в Чили. И я попросился, чтоб меня отправили… Я точно знал, что поеду в Латинскую Америку. Как можно дольше там пробыть – и всё! Я не знал, что делать… Когда я уже поехал в Копенгаген, меня не хотели пускать сначала, я как-то вырвался. В Чили Пабло Неруда меня ждал… Вот там я встретил Дору Франко, колумбийскую фотомодель. И не возвращался десять месяцев…

То, что я чувствовал тогда, в 1968-м, я описал в поэме «Дора Франко»: что подступает что-то страшное. И Дора это почувствовала как любящая женщина. А я-то, дурак тоже… поэт… не понял, что это женская интуиция. Я заподозрил ее!

Волков: Заподозрили, что она тоже подослана?

Евтушенко: Ох, боже! Какой позор! У меня же был такой случай уже однажды. Я обжегся! С литовской моделью, которая тоже меня любила… Я переживал из-за угрозы, нависшей над Чехословакией. И Дора чувствовала это. И когда это произошло, Дора вдруг сказала: «Ради бога, останься со мной, не уезжай сейчас, подожди какое-то время!» Ну что делать, я был дитя холодной войны, у меня было всё перевернуто в душе… И я сказал ей такую вещь, от которой мне тут же стало стыдно. Я сказал: «Тебя кто-то научил мне это предложить, да?» А она бросилась бежать в Амазонку! Топиться! К пираньям! И кстати, когда я ее встретил сейчас, два года назад, она мне ни словом не напомнила об этом. Ни словом…

А к Гале я не возвращался десять месяцев. Объехал тогда двенадцать стран, и даже в Америку попал, и на « Queen Elizabeth» [58] «Queen Elizabeth» – пассажирский океанский лайнер, с 1940 по 1972 гг. являвшийся крупнейшим в мире. , и чуть-чуть не отправился вместе со знаменитым путешественником польским, который на яхте «Опти» один путешествовал кругосветно (Леонид Телига. – Ред .), и на Таити попал – там просто целое дело было!

Волков: Это вы убегали от ваших проблем…

Евтушенко: А на Таити я от Гали получил телеграмму, что у меня есть сын. Она взяла Петю. Это замедлило наш развод. Я порвал с Наташей. Ребенка у меня еще не было. Я это оценил, я понял, что для Гали это важно, что я для нее важен, что это она сделала для меня. И я вернулся к ней. К сожалению, это не помогло. Семнадцать лет! Это же гигантский кусок жизни! Но невозможно стало жить с Галей, Галя стала пить. С Беллой, бывало, выпивала… Они дружили просто. Но, знаете, было тяжело видеть мне иногда их вместе, очень тяжело.

Она видела всё, конечно, что происходит. Но как она пыталась удержать меня! Может быть, ей обидней всего было, что она была совершенно безупречной как жена, в смысле верности…

Мы сейчас с ней редко, конечно, разговариваем, но у нас есть общая проблема – Петя. Очень ей тяжело достался этот ребенок. И меня просто потрясло, какие сегодня циничные нравы у нашей прессы. Они же прекрасно знали, я же писал о нем, о его болезни. Но они его подловили, зная, что он лечится и так далее… У него какая-то форма шизофрении была. Он способный вообще-то был мальчик, но в Америке не выдержал. У него наследственность тяжелая. Галя это не проверяла, неопытная была. Но она столько посвятила ему жизни!.. Мы сейчас с ней говорим о нем и вообще говорим по-человечески. У нас дружеские отношения. Я до сих пор с огромной благодарностью и любовью отношусь к Галине Семеновне. Это бесстрашная женщина, которая и меня научила бесстрашию… Очень многому научила меня в жизни.

Волков: Самое знаменитое ваше стихотворение – «Бабий Яр». Оно переведено на семьдесят с лишним языков. Как оно родилось?

Евтушенко: Я впервые узнал о существовании Бабьего Яра из стихов Льва Озерова и Ильи Эренбурга, они еще в 1944 году об этом написали. Литконсультант «Труда» Лев Озеров уже был известный поэт. «Я пришел к тебе, Бабий Яр. / Если возраст у горя есть, / Значит, я немыслимо стар, / На столетья считать – не счесть…» Замечательные стихи! Я тогда еще не знал, что самые первые стихи о Бабьем Яре принадлежали Ольге Анстей.

Волков: Она эмигрантская поэтесса, вы ее и не могли знать.

Евтушенко: Потом я был на Каховке [59] Строительство Каховской ГЭС на реке Днепр. . Я в командировку туда приехал, 1952 год. И меня познакомили с молодым писателем, который не был известен никому, Анатолием Кузнецовым, он там работал в многотиражке. А в гостинице, где я жил, поселились два украинских письменника. Один был Евген Бандуренко из Одессы, и другой… у него еще рука была потеряна во время войны. Я его помню: «Ты выходила зустричаты ранок…» – вот только помню единственную строчку эту… Степанюк! Точно. Бронислав Степанюк. Они были ясные, абсолютно ясные антисемиты. И они, считая, что я полный Евтушенко и, значит, тоже антисемит, пошли вместе со мной в эту многотиражку и говорят редактору: «Слушай, а ций хлопчик Кузнецов, ций недобиток у Бабьего Яра…» «Недобиток» – они сказали, вы представляете! «Ну-ка, покажь-ка нам его документики!» Как будто редактор был подчиненный их! Я обалдел. Редактор испугался, достал личное дело Кузнецова, его автобиографию. И там написано, в автобиографии, что он был свидетелем расстрелов в Бабьем Яре: «Самое большое мое впечатление – это как я был свидетелем расстрелов в Бабьем Яре. Как украинские полицаи совместно с немцами расстреливали…» Я, как познакомился с Кузнецовым, сразу его предупредил. Но у редактора тогда, конечно, промолчал. Я понял, чем тут дело пахнет. Они оба занимали какие-то официальные посты. Евген Бандуренко, по-моему, был секретарем Союза писателей Одессы, Борислав Степанюк был из Киева, руководил там издательством. Петлюрище… Я никогда не называл еще эти имена! Народ должен знать своих героев! Пусть знают! Пущай знают! И вот они, значит, стали говорить, что Кузнецова надо убрать, вывести на чистую воду! Вы понимаете, что это такое?! Недобиток из Бабьего Яра, которого нужно вывести на чистую воду! Страшно мне стало. Я увидел, кто эти люди. Потому что человек может называть себя как угодно, но это – были фашисты. Слово «фашист» для меня очень важное. Это и есть точное определение таких людей.