Соломон Волков - Диалоги с Евгением Евтушенко

Волков: В Советском Союзе?

Евтушенко: Да, а готовилась операция посадить на трон Железного Шурика – Шелепина.

Волков: Одного изтогдашних руководителей страны, да?

Евтушенко: Да, там целая история была. Долгая история, как это у них не получилось… Егорычев [85] Егорычев Николай Григорьевич (1920–2005) – в то время первый секретарь Московского горкома КПСС, член Бюро ЦК КПСС; соратник Шелепина. выступил на партийном пленуме и начал говорить о том, что Москва не подготовлена к обороне. Потом должен был выступать еще кто-то из таких же «оппозиционеров». И вдруг встал Суслов и объявил перерыв. А после перерыва уже выступали другие люди.

Волков: То есть была попытка такого мягкого переворота? Они хотели Шелепиным заменить Брежнева?

Евтушенко: Да, и это было уже разыграно, уже Павлов был готов их поддержать. Они чувствовали себя весьма безнаказанно.

Но возвращаюсь к Роберту Кеннеди. Тогда я пришел в миссию ООН и сказал, что напишу такое письмо: «Очень важные сведения, и я считаю, что это просто равно измене родине». Правильно? Это же измена родине, то, что они сделали?

Волков: В каком смысле?

Евтушенко: Ну как! Они попались на американскую удочку! На провокацию! Как можно было такую карту американцам давать, которая работала против своей страны! Им подкинули, и они проглотили с огромным удовольствием. Ведь они давно уже искали этих людей! Давным-давно!

Волков: Да, КГБ пытался раскрыть эти псевдонимы – Абрам Терц и Николай Аржак. И тут им сообщили, что это Синявский и Даниэль!

Евтушенко: И Синявский, когда я рассказывал Андрею Донатовичу эту историю, мне подтвердил, что был очень удивлен, когда увидел на столе у следователя американскую верстку своего произведения.

…И я, значит, написал письмо, и Федоренко меня даже не спросил, от кого эти сведения. Он сказал: «Это ваше письмо будет шифровальщик читать. Только шифровальщик!» Вы думаете, я не понимал, в какую опасную игру я играю?

На следующий день в семь часов утра из миссии ООН два товарища ко мне приехали. Сказали: «Вас ждут в нашей миссии, срочно». Я ждал этого. Я сказал Гале (она была в курсе дела): «Если я не вернусь до двенадцати часов, ты должна будешь сообщить Тодду, что произошло. Только ему», – Альберт Тодд отвечал за мою поездку по Америке.

Волков: Ну да, чтобы американцы знали.

Евтушенко: В семь я уехал. Товарищи в машине не говорили со мной. Когда вошли в здание миссии, прикрывали спиной номера этажей в лифте.

Волков: Чтоб не показать, куда вы едете.

Евтушенко: Да. Вошли в почти пустую комнату. Один из них сел на стул, другой встал у меня за спиной – знаете, как в кино, насмотрелись американских триллеров, – и начали разговор: «Кто вам дал эти сведения? Вы написали письмо, компрометирующее Комитет государственной безопасности, клевету…» Я говорю: «Во-первых, откуда вы знаете о том, что было в письме? А во-вторых, я ведь не утверждал в нем, что это правда». Тогда мне уже сказали такую вещь: «Знаете, товарищ Евтушенко, вы, конечно, поэт хороший, и жалко будет, если вас где-нибудь найдут под мостом в каком-нибудь Куинсе. „Правда“ напечатает некролог: вот, человек погиб от рук мафии… Вы понимаете, что мы имеем в виду? Вы встали на путь борьбы с Комитетом государственной безопасности. Это вы попались на удочку наших американских врагов!» И тут уж из меня посыпалось всё! Весь запас хороших русских слов! Я заорал, что меня нечего запугивать! Вспомнил почему-то, как во Вьетнаме я выбирался сквозь трупы… Я орал и орал: «Вы меня не запугаете!» – и они вдруг вышли. И вот тут я испугался. Когда орал – не боялся, а когда остался один, мне страшно стало. Сейчас еще убьют, в мешок сунут и, кто его знает, через мусоропровод выкинут… А что? Почему нет? Подошел к двери, взялся за ручку – и она открылась! Я моментально к лифту, а там стоит горничная с подносом. Я говорю: «А куда вы едете сейчас?» – «А я к Николаю Трофимовичу». – «И мне тоже туда!»

Захожу к Федоренко, всё рассказываю ему, он спрашивает – кто, как они выглядели… И вдруг говорит: «Женя, я знаю, что Альберт Тодд – ваш близкий друг. Сейчас вы немедленно поедете на моей машине под советским флагом к нему домой. Звоните ему сейчас. И всё, что вы рассказали мне, расскажите ему. Всё!» Я был потрясен – я-то думал, что эта история будет храниться в секрете. Нет, Николай Трофимович по-другому сообразил: «Вы когда уезжаете на гастроли?» Я говорю: «Послезавтра». – «Вот и уезжайте…»

Я приехал к Тодду, Тодд побелел просто. Потом стал звонить куда-то и спрашивает: «Ты Гале когда сказал, что будешь ей звонить?» Я сказал: «Ну, еще есть время». – «Потом позвоним, – говорит, – потом… сейчас еще не надо». И все время смотрел в окно – там на улице стояла машина, на которой я ехал под флагом Советского Союза, и два человека всё еще сидели в ней. Я тоже подошел и стал смотреть. И вдруг увидел: подъехала другая машина, вышли два американца, пожали руку нашим дружески – и наша машина отъехала. И с этой поры эти два человека меня не покидали, все 45 дней ездили со мной везде и всюду. Даже когда я с девчонкой ходил на свидание, они сначала забегали вперед и проверяли всё.

Через 45 дней я вернулся, Федоренко меня встречал. На приеме в мою честь пятьсот человек было. И Федоренко мне говорит: «Евгений Саныч, всё в порядке. Этих людей уже здесь нет. Приняты меры. В Москве тоже приняты меры».

Волков: Просто сюжет для детективного романа.

Евтушенко: Опровержение было ЦРУ, что это фантазия поэта, а с нашей стороны это вообще не трогалось.

А теперь последнее о Роберте Кеннеди. Я ему не рассказывал продолжение этой истории. Я понял, что он хотел только, чтоб это было озвучено. Больше он меня ни о чем не просил. Знал он или не знал – я не знаю. Я правильно сделал, по-моему, что не продолжал на эту тему с ним разговаривать. Хотя я убежден почему-то, что он знал, что со мной произошло: уж больно как-то сердечно он меня потом пригласил к себе на день рождения. Я думаю, что или Тодд, или люди, с которыми был связан Тодд, дали ему знать.

На дне рождения Роберта и случилась эта знаменитая история, которую недавно его дочка Кэтлин вспоминала. Она влюбилась в меня, оказывается, тогда, хотя была еще маленькой девочкой. Она рассказывала моему сыну Жене – пригласили нас к Кеннеди года три тому назад, – что стояла рядом и всё видела.

Я сказал Роберту: «Почему вы все-таки хотите идти на президентские выборы? Ведь такое несчастье лежит на вашей семье, как будто какая-то печать. Вы не боитесь?» – «Вы знаете, – говорит он, – только если я стану президентом, я, может быть, смогу докопаться до истины, кто убил моего брата». Я сказал: «Ну, тогда давайте выпьем по русскому обычаю – до дна, а потом бокалы об пол!» А он в последний момент: «Ой, – говорит, – эти бокалы из приданого Этель…» И жена его Этель поменяла нам хрустальные бокалы, а новые не разбились, когда мы их бросили. И вот тут, я думаю, он тоже испугался. Это было страшноватенько. Он поднял бокалы и постучал по ним. Это был не хрусталь, а толстый пластик или что-то в этом роде. Жены есть жены… Но я абсолютно уверен, что Роберта Кеннеди убрали только по той причине, что не только со мной, а и с кем-то еще делился, что хочет продолжать поиски убийц брата.