Евсей Яцовскис - Забвению не подлежит

23 февраля Красная Армия свое славное 25-летие отмечала сокрушительными ударами по врагу. Наши Вооруженные Силы на многих участках фронтов гнали врага с советской земли, и мы с нетерпением ждали приказа о наступлении.

Не берусь по памяти описывать все бои, в которых впервые участвовала 16-я литовская стрелковая дивизия.

Расскажу лишь о тех, лаконичные записи о которых я нашел в своем старом фронтовом блокноте. Приведу эти отрывочные записи в том виде, в каком они были сделаны.

Началось! 156-й полк атакует господствующую на местности высоту 139,4. После короткой артподготовки пехотинцы поднимаются в атаку. Они рвутся вперед, несмотря на губительный огонь противника, глубокий снег, стремительно врываются в немецкие окопы, огнем и гранатами выбивают гитлеровцев из дзотов и блиндажей. Так была взята важная высота.

С такой же самоотверженностью воины 167-го полка дрались и за деревню Нагорное. Однако взять деревню не удалось. Стояла она на холме и была сильно укреплена.

После очередной атаки, под прикрытием наступившей темноты, санитары, и среди них отважная Ванда Лепене, выносили с поля боя раненых бойцов и командиров. На одном из пригорков обнаружили истекавшего кровью парторга 156-го полка Пранаса Олекаса. Когда санитары хотели оказать ему помощь, он приказал им сначала вынести других, тех, кто, по его мнению, был более тяжело ранен, и лишь потом разрешил оказать ему помощь.

Забегая вперёд, скажу, что парторг был спасен. После войны он занимал высокий пост Председателя Комитета государственного контроля Литовской ССР. Не стало ветерана войны в 1965 году.

«26 февраля.

В бой вступил 249-й полк. Он наступает на деревню Хорошевское со стороны деревень Егорьевка и Крестьянка. Подразделения достигли проволочных заграждений на опушке леса, дальше продвинуться не смогли.

Заместитель командира по политчасти 156-го полка член партии с 1925 года Пранас Гужаускас с возгласом „За Родину, вперед!“ поднял бойцов в атаку и был сражен вражеской пулей у самого проволочного заграждения.

Взять деревни Хорошевское и Нагорное не удалось. Гитлеровцы успели здесь хорошо укрепиться, установили минные заграждения, прикрыв защитными стенками из намороженного льда свои огневые точки, закопав в землю танки, из которых вели прицельный огонь. Несли мы потери от огня вражеских снайперов. Видимо, ожесточенное сопротивление гитлеровцев на этом участке фронта вызвано не стремлением удержать две-три деревни или высоты, а во что бы то ни стало сохранить за собой город Орел, имеющий для них важное стратегическое значение».

«1 марта.

Южнее деревни Егорьевка 249-й и 167-й стрелковые полки продолжают атаковать позиции врага у высоты 235,0. За ней — сильно укрепленная противником деревня Никитовка. Люди воюют самоотверженно, трудно даже понять, откуда у них берется столько сил.

Исходные позиции роты заняли еще до рассвета и стали ждать сигнала для атаки. Стремительному броску помешал глубокий снег. Прижатые к земле сильнейшим огнем противника, бойцы окопались на достигнутом рубеже, который удерживают четвертый день. Доставка писания, особенно горячей пищи, осложнена, и личный состав получает ее нерегулярно. Стоят лютые морозы».

«3 марта.

Вместе со старшим оперуполномоченным Й. Юргайтисом был на командном пункте 249-го стрелкового полка. 2-й батальон полка продолжает безуспешные попытки овладеть высотой 235,0. Красноармейцы находятся на расстоянии 100–150 метров от вражеских позиций, однако преодолеть этот отрезок и ворваться в немецкие окопы не удается. Опять началась пурга. Нашим ребятам приходится, чтобы не замерзнуть, быть постоянно в движении».

«8 марта.

Идут упорные бои за Никитовку. 167-й стрелковый полк обошел высоту 235,0 справа и наступает со стороны деревни Экономичино. Наши артиллеристы неплохо поработали, причинив позициям врага значительный урон. Но гитлеровцы не отступают».

«9 марта.

Ряды подразделений в стрелковых полках настолько поредели, что приходится их пополнять за счет штабов и тыловых подразделений. В последние дни такие меры предпринимаются уже вторично. По этой причине сократилась численность и нашего взвода охраны — в стрелковые полки направлены Юлюс Андрюшкявичюс, Теофилис Мисюнас, Пятрас Скудрицкас, Владас Яцюнскас — всего 7 красноармейцев.

После безуспешных наступательных боев дивизия перешла к обороне».

«16 марта.

После нескольких дней передышки части дивизии вчера вновь начали активные боевые действия. Объект наших яростных атак — та же деревня Никитовка. Артиллерия открыла мощный огонь, разрушая укрепления противника. В Никитовке, казалось, подавлены все огневые точки врага. Бойцы 156-го и 167-го стрелковых полков дружно поднялись в атаку, но быстро приблизиться к деревне опять помешал глубокий снег, а ожившие после артобстрела огневые средства врага открыли яростный огонь. Подразделения атакующих несли большие потери, и когда осталось сделать решающий бросок и овладеть деревней — сил для этого уже не было»…

В те дни в моем блокноте появилась такая коротенькая запись:

«Наконец выяснились обстоятельства, при которых был ранен подросток-перебежчик…»

К сожалению, теперь не могу припомнить ни фамилии, ни имени этого паренька.

В начале марта, как я уже писал, стояли по-зимнему лютые морозы. Дивизия все топталась на месте. В этой обстановке было крайне необходимо разведать ближний тыл противника, установить его силы, расположение огневых средств, определить слабые места в обороне. Выполнить эту важную опасную задачу должна была группа разведчиков во главе с командиром взвода отдельной разведроты дивизии лейтенантом Альгирдасом Гедрайтисом. Это был опытный разведчик, отличившийся еще в боях под Москвой в конце 1941 года, где он воевал в составе латышской дивизии. С того времени на его груди сверкала серебром медаль «За отвагу». Очень немногие из наших воинов были удостоены в то время правительственных наград. Вместе с Гедрайтисом во вражеский тыл пошли еще два бойца. Группа должна была вернуться через три дня.

На следующее утро после ухода группы в расположении гитлеровцев начался какой-то переполох — беспорядочная пальба, крики. Сначала никто у нас не мог разобраться, что же там произошло. Но вскоре увидели парнишку, бегущего со стороны немецких окопов. Он прыгал через сугробы, падал, поднимался и опять бежал, а фашисты стреляли из автоматов, пулеметов, винтовок. Наши бойцы тоже открыли огонь, ударили минометы, стремясь прикрыть бегущего мальчонку. Когда он свалился в наши окопы, увидели, что он ранен — пуля прошила голень. Кость оказалась неповрежденной. Врачи еще не кончили обрабатывать рану, а перебежчик уже начал просить, чтобы его отвели к «самому главному» — у него есть очень важное донесение. Беседовать с парнишкой поручили Чебялису и мне. Ему было лет четырнадцать-пятнадцать. Он сообщил, что из немецкого расположения его послал к нам советский лейтенант, который вместе с двумя красноармейцами скрывается в погребе в одной из деревенских изб. Один из красноармейцев ранен, и они три дня будут ожидать прибытия из их части врача и подкрепления. Для доказательства достоверности переданного через перебежчика донесения лейтенант дал ему свой ремень, который товарищи Гедрайтиса по роте сразу же опознали. И все же у нас возникли серьезные подозрения — не подвох ли это со стороны гитлеровцев, не готовят ли они нам западню? Прежде всего, наши бойцы на передовой утверждали, что фашисты могли запросто уложить бежавшего по голому полю мальца и, несмотря на поднятый ими большой шум, они, возможно, стреляли мимо. Кроме того, группа Гедрайтиса имела конкретное задание и никакого подкрепления посылать не предусматривалось. Сомнения вызвали и кое-какие другие обстоятельства, связанные с появлением перебежчика в расположении наших войск.