Герхард Шредер - Решения. Моя жизнь в политике [без иллюстраций]

Еще в Дейтонском соглашении, подписанном в Париже в декабре 1995 года, когда сербы вследствие нанесенных американцами воздушных ударов приняли условия перемирия в Боснии и Герцеговине и в зоне Сараево, было очевидно, что войсковой контингент НАТО под мандатом ООН, который должен следить за выполнением этого соглашения, немыслим без участия США. В него входило, с некоторыми колебаниями, до двадцати тысяч американских солдат.

Мне кажется, США и поныне не могут решить, как им быть с Европейским союзом. То и дело из-за океана идут ободряющие призывы к большей самостоятельности и к установлению партнерства, основанного на общей системе ценностей. Однако как только вопрос о реальном усилении независимости Европы ставится на повестку дня, американцы стараются этому воспрепятствовать. Так было не только 20 ноября 2000 года, когда европейские министры иностранных дел и министры обороны заявили о том, что пора сделать выводы из опыта косовской войны и создать при ЕС за три года собственные войска быстрого реагирования общей численностью минимум в сто тысяч человек. США немедленно выступили с недвусмысленным предупреждением, оценив это намерение как попытку поставить под вопрос авторитет НАТО.

Ради собственных интересов некоторым американским политикам всегда милее Европа, раздираемая спорами. Divide et impera [16] Divide et impera (лат.) — разделяй и властвуй. — с точки зрения Вашингтона, эта формула годится и для отношений с Европейским союзом. Так было при Клинтоне и неизменным осталось при Джордже У. Буше, и это касается не только военных вопросов. То же самое в торгово-экономической политике. По окончании конфликта между Востоком и Западом внутриполитические интересы США вышли в трансатлантических отношениях на передний план, и создается впечатление, что американская и европейская точки зрения все чаще дрейфуют в разные стороны. Это относится к борьбе с терроризмом, к вопросам международного права и к Международному суду в Гааге и в значительной мере к охране окружающей среды. Брюссель не имеет реального веса в Вашингтоне, и в этом есть доля вины самих европейцев. Вашингтон всегда может рассчитывать, что в любой европейской столице ему удастся сыграть на чьем-то тщеславии. Вашингтон может полагаться на особые отношения с Великобританией — так идея Блэра об обеспечении общеевропейской безопасности почему-то не вызвала поддержки в Англии. Достаточно было американским друзьям показать, что им это не нравится, — и стремление английского правительства к общеевропейской безопасности быстро угасло.

В остальном же, при всех помехах, внешняя политика государств ЕС стала по-настоящему реалистичной лишь после того, как в нее было включено волеизъявление объединенной Германии. Это был долгий путь, и занял он почти целое десятилетие. Первым, кто высказался за «полноценное участие Германии» во всех акциях по поддержанию и сохранению мира, был тогдашний Генеральный секретарь Организации Объединенных Наций Бутрос Бутрос-Гали. Он назвал «предрассудками» отношение, когда международное сообщество страшится использовать вооруженных немецких солдат или делает различия между странами, в которых, по соображениям исторического характера, сами немцы считают возможным или невозможным свое участие. Но все же эти слова почти не оказали воздействия на внутриполитические дебаты в Германии.

Во всяком случае надо иметь в виду, что замечание Бутроса-Гали прозвучало в то время, когда немцы совсем не были готовы к мысли о том, что со свершившимся воссоединением должна будет возрасти и доля ответственности увеличившейся Германии во внешней политике. Если с сегодняшней точки зрения это выглядит как игнорирование реальности, сделаем ссылку на то, как быстро меняются обстоятельства: в начале 90‑х годов лишь немногие вдумчивые зарубежные наблюдатели могли правильно оценить сформированное под воздействием двух мировых войн самовосприятие немцев. Тогда существовало две точки зрения на вопрос об участии немецких солдат в зарубежных контингентах международных сил — одна изнутри и другая извне — и они были несовместимы.

Дебаты в Германии по поводу происходящего в Боснии и Герцеговине — всего в часе лета от немецкой границы — воспринимались извне как странные, чудаковатые и ведущие к самоизоляции. Я помню, как в 1993 году мы горячо спорили, можно ли разрешить немецким экипажам летать в самолетах НАТО, если их захотят использовать по заданию ООН для исполнения ее решений. Бесспорным считалось только участие в операциях по обеспечению гуманитарных миссий, когда, например, предоставлялись транспортные самолеты бундесвера для снабжения части населения Боснии по воздуху продовольствием. Именно тогда в НАТО возникли первые сомнения в том, что Германия останется верна своим союзническим обязательствам.

Тогда Федеральный конституционный суд навел порядок в крайне запутанном положении дел по правовому статусу. Так, в 1993 году КС снял некогда введенный запрет на участие немецких солдат в полетах самолетов AWACS над Боснией. Годом позже конституционные судьи в Карлсруэ пришли к выводу, что Основной закон уполномочивает Федерацию «не только на вступление в систему коллективной безопасности и на согласие в связи с этим ограничить свои основные права», но также предполагает конституционно-правовые основания «для выполнения связанных с принадлежностью к такой системе типичных задач». Это дало возможность Германии принять «полноценное участие в миссиях мира ООН».

Затем в 1996 году последовало решение бундестага — принятое, между прочим, голосами СДПГ — направить около трех тысяч солдат в Боснию для участия в воинском контингенте международных сил. В июне 1998 года бундестаг проголосовал за продление этого мандата с учетом голосов депутатов от «Союза‑90/Зеленых». Но, несмотря на существенное прояснение правового положения, осознание в Германии последствий такого развития было еще далеко от реальности. Возможно, то была маленькая хитрость Истории: именно красные и зеленые должны были взять на себя политическое руководство, чтобы Германия смогла справиться с новой ответственностью.

26 мая 2004 года в солидной и уважаемой газете «Нью-Йорк таймс» появилась передовица, посвященная их собственной работе, под названием «"Таймс" и Ирак». Этот текст я процитирую полностью:

От издателей.

«Таймс» и Ирак

В течение прошедших лет в этой газете мы с актуальной точки зрения освещали решения, приведшие к войне Соединенных Штатов в Ираке. Мы исследовали ошибки американских и сотрудничавших с ними секретных служб, прежде всего в отношении тех сведений, которые касались вооружения Ирака и его связей с международным терроризмом. Мы подвергали проверке обвинения правительства в легковерии, в том, что оно разжигает определенные настроения и использует их в своих целях. Ну вот, пора подвергнуть и самих себя такому же испытанию.