Павел Вощанов - Ельцин как наваждение [Записки политического проходимца]

С иллюзией многочисленности обороны Сергеев тоже не прав. Конечно, многие из тех, кто был тут днем, действительно ушли домой, но зато остались те, кто будет стоять до конца. Один оставшийся стоит десятерых ушедших. Кем-то движет нереализованный из-за многолетних запретов юношеский романтизм, а кем-то – вера, что здесь и сейчас решается судьба страны и их собственная судьба. Черенки от лопат, какие-то обрезки арматуры и булыжники, выковырянные из мостовой – таким далеко не летальным оружием готовы защищать до конца свои выстроенные из городского и строительного мусора баррикады. Удивительные люди!

Пройдет каких-нибудь полгода, и защитников Белого дома станет в разы больше. Каждый, кто хотя бы единожды в свободное от работы и домашних забот время прогулялся у баррикад, станет рассказывать, как «мы тоже там были». Сначала – с гордостью. Позже, в пору «увядания» политической репутации Ельцина – с усмешкой разочарования. Большинство из этих людей, в общем-то, никакого отношения к гражданскому сопротивлению августа 1991 года не имеет. Одни – «сочувствующие экскурсанты». Они приходили, чтоб на короткий миг ощутить свою причастность к происходящим историческим переменам. Посмотрели, послушали разговоры, может быть даже поучаствовали в них, – и домой, к телевизору, глядя в который можно еще раз, но в более комфортных условиях посопереживать борьбе за российскую демократию. Другие – «любопытствующие экскурсанты». Ими двигало желание своими глазами увидеть нечто такое, чего у нас в стране отродясь не было – массовый гражданский протест.

А кого же можно считать истинными защитниками Белого дома? Тех, что в голоде и холоде простояли на баррикадах три дня и три ночи. Люди, наделенные разным жизненным опытом, по-разному образованные, имеющие разный социальный статус и уровень материального благополучия, а главное, исповедующие разные политические убеждения или вовсе рафинированные нигилисты, – они стояли бок о бок! Это был уникальный феномен гражданского единения, примеров которому не отыскать ни до, ни после августа 91-го. Какие жаркие споры велись ночами у костров! Но, несмотря на очевидное разномыслие, люди были сплочены общей целью – стремлением добиться права строить свою жизнь без оглядки на обветшалые догмы правящей партии и ее вождей, отождествивших политику с закулисными интригами, а собственное благополучие – с интересами государства.

Уже после, когда все закончилось и мы собрались у президента-победителя в Архангельском, он произнес с гордостью: «Сотни тысяч людей пришли защитить Ельцина!». Наверное, ему так представили то, что происходило в эти три августовских дня. На самом деле, все выглядело по-другому. Среди защитников Белого дома были и те, кто симпатизировал российскому лидеру и даже считал его своим кумиром, и те, кто сомневался в нем и как в политике, и как в человеке. Консолидировал не он, и даже не призрачные идеи свободы и демократии, о которых в ту пору едва ли не у каждого было собственное представление. Консолидировало ощущение того, что это есть наш общий шанс начать новую жизнь – достойную и справедливую, без лицемерия и обмана.

…Вот и подошел к концу второй день путча, этой самой большой политической нелепицы советской эпохи, похоже, подводящей черту под горбачевской перестройкой. Сколько еще продлится наше «великое сидение» в Белом доме? Думаю, день-два, не больше. Вчера, 19 августа, у меня еще было ощущение какой-то неопределенности относительно его исхода, но сейчас ни на йоту не сомневаюсь – победа будет за нами!

Но как же я устал от всей этой суеты и нервотрепки! С удовольствием сейчас выпил бы рюмку чего-нибудь крепкого и завалился спать на пару-тройку часов. Кстати, в чем у меня нет нужды, так это в выпивке и закуске. Ко мне в кабинет весь день идет нескончаемый поток журналистов, советских и зарубежных, и почти каждый в качестве жеста поддержки и солидарности вручает презент, своего рода «паек фронтовика». Наши приносят водку с колбасой и баночками чего-нибудь маринованного, западники – виски или коньяк с конфетами и фруктами. Все попытки отказаться отвергаются с негодованием. В итоге одна из полок в стенном шкафу уже ломится от ненужных даров с «большой земли». А ненужные они, потому как не ко времени. Сейчас не до выпивки и не до закуски.

Правда, произошел сегодня один забавный эпизод, выпадающий из общей тенденции корпоративной солидарности. Где-то около пяти вечера ко мне заявились двое коллег из «Комсомолки», они же сотоварищи по поездкам в «горячие точки» и просто друзья по жизни – Дмитрий Муратов и Андрей Крайний, великие скептики, способные осмеять самого Господа Бога. Но за отсутствием такового, понятное дело, принялись осмеивать меня, а заодно и все происходящее внутри и вокруг Белого дома. Но в основном все же меня. И за звонкоголосые воззвания к народу, которые строчу вот уже второй день подряд. И за висящий на вешалке «Калашников», который, если в здание войдет «Альфа», даже с предохранителя снять не успею. И за небритость, которой якобы похожу на затравленного революционной матросней комиссара-разночинца времен Октябрьского переворота.

– Ладно, Крайний, Вощаныча мы навестили, духом его революционного романтизма прониклись, – теперь можно и восвояси!

– Как это «восвояси»?! – Крайний смотрит на Муратова с возмущением, будто тот неожиданно для него и для самого себя предложил сей же момент добровольно принять обет воздержания во всем, что так или иначе связано с естественными позывами их еще не состарившейся плоти. – А выпить за победу демократии?

Тут уже настает мой черед удивляться:

– Пришли с пустыми руками и собираетесь что-то тут выпивать? Мне вас, ребятки, угощать нечем, да и некогда.

– Ну, насчет «нечем» это ты, брат, другим расскажи, – Крайний окидывает кабинет цепким взором не привыкшего к безденежью таможенника. – А вон в том шкафчике у тебя что?

– В том шкафчике у меня служебные документы, как и во всех прочих. И не надо шарить тут по шкафам, не у себя в редакции.

– Сейчас мы с тобой, Митя, примем по сто грамм документов чрезвычайной государственной важности! – и Крайний тянет на себя дверцу шкафа. – Ба-а! да с такими запасами мы тут можем сидеть до полной и окончательной победы демократии в нашей стране!

Муратов смотрит на меня с осуждением: мол, как нехорошо товарищей обманывать! Но, видимо, разглядев в моем поведении какие-то оправдывающие обстоятельства, милостиво дозволяет:

– А ты, Вощаныч, работай, работай, не отвлекайся. Мы тут у тебя в уголочке, тихонечко, за все хорошее и светлое…

К счастью, друзья-шутники посидели в уголочке недолго. Ровно бутылку шотландского односолодового виски.