Мерсия Макдермотт - Апостол свободы

Далеко не все его встречи с турками были веселы и безобидны; иногда только находчивость и физическая выносливость спасали его от врага. Однажды в Пловдиве полиция явилась ночью в красильню, где ночевал Левский. Даже сквозь сон его острый слух уловил шаги, которых не услышал бодрствовавший красильщик. Левский послал хозяина открывать гостям, а сам вскарабкался на крышу по широкой трубе, держась за цепи, на которые развешивали полотно для прополаскивания. С крыши он перебрался на ограду, спускавшуюся к Марице, прыгнул в реку и попав на другой берег, добрался до дома, где жил телохранитель Найдена Герова, у которого он смог переодеться [149] Там же, стр. 211–215. — Прим авт. .

В августе, еще до приезда Кынчева, Левский вторично съездил в Константинополь. Он прибыл туда 28 августа и в Галате разыскал Стефана Илича, с которым познакомился в первый свой приезд в столицу империи. У Илича была собственная контора в Галате, и Левский рассчитывал остановиться у него, но оказалось, что в доме уже полно гостей; Илич обратился за советом к доктору Стамбульскому, и они решили попросить хаджи Иванчо Пенчовича приютить соотечественника у себя в доме, на острове Халки.

Пенчович был одним из видных туркофилов; заслуги, оказанные империи в Крымской войне, он был награжден султаном, далеко продвинулся на государственной службе и стал членом Государственного совета. Когда Стамбольский и Илич явились к нему со своей просьбой, он испугался, долго не знал, что сказать, колебался, раздумывал и наконец согласился, велев им привести гостя к мосту, где они вместе сядут на пароход, идущий на Халки. Левский был чрезвычайно доволен пристанищем, которое выбрали для него друзья; «Более безопасного места не найдешь», — с улыбкой сказал он и в назначенное время вместе с ними явился на пристань в костюме турецкого писаря.

Разумеется, Левский не мог надеяться, что консерватор Пенчович сумеет понять или разделить его взгляды, но между ними произошел откровенный разговор, в ходе которого Левский заметил, что борьба за независимую болгарскую церковь, главный очаг которой был в Константинополе, полезна для революционеров, ибо не только является частью борьбы за национальную независимость страны, но и помогает отвлечь внимание турок от подготовки к революции. В этом позиция Левского резко отличалась от взглядов Ботева и Каравелова; Ботев был ярым антиклерикалом и считал, что борьба за экзархию бессмысленна. Сам Левский мало интересовался вопросами церкви и всем, что с ней связано, если не считать церковного пения, но мог оценить положительную роль церковной борьбы и ее прямые и косвенные последствия для Болгарии.

Левский оставался в Константинополе ровно столько времени, сколько было нужно, чтобы встретиться с рядом видных болгар, после чего пароходом уехал в Бургас, увозя с собой 146 турецких лир, собранных для него Иличем и Пенчовичем.

Вскоре после его возвращения приехал Ангел Кынчев, и в октябре — ноябре 1871 года Левский объехал центральные районы страны в сопровождении обоих помощников. Из Ловеча они отправились в Троян, Карлово, Клисуру, Копривштицу, Панагюриште, Пазарджик, Пловдив, Чирпан, Стара-Загору, Сливен, Тырново, Трявну, Севлиево и другие города, после чего вернулись в Ловеч.

Левскому не терпелось испытать обоих в деле, проверить их реакцию, оценить их способности и познакомиться с ними поближе.

Он быстро составил себе благоприятное мнение о Кынчеве и не только попросил его взять на себя обязанности казначея во время поездки, но и стал брать его на тайные заседания комитетов. Другой обязанностью Кынчева был сбор топографических данных для военных целей. В Трояне, например, он взобрался на вершину Турлы — самого высокого холма, стоящего над городом, — и сделал картографический план Трояна и окрестных деревень.

Однако эта новая поездка не помогла рассеять сомнения Левского в пригодности Общего к революционной работе. Он по-прежнему проявлял осторожность и как мог ограничивал контакты Димитра с местными организациями. Это отразилось в ряде воспоминаний, авторы которых описывают деятельность Левского и Кынчева, но почти не упоминают об Общем.

В городе Елена Левскому и Ангелу пришлось провести несколько неприятных часов в обществе местных турок и чорбаджиев. Еленские чорбаджии издавна славились своим властолюбием и алчностью. Многие чорбаджийские семьи были греческого происхождения, хотя говорили по-болгарски. Чорбаджии Елены пользовались известными привилегиями, а взамен смотрели в оба за тем, что происходило в этом чисто болгарском горном городке, и пользуясь покровительством властей, грабили крестьян, с которыми обращались как с рабами; в 1857 году Раковский говорил, что эти крестьяне — дважды рабы, рабы султана и чорбаджиев [150] См.: «Българска Денница», 1857. Цитируется Д. Маноловым в «Елене», 1964. Подвиги еленских чорбаджиев Раковский описывает также устами Младена в «Лесном путнике». — Прим. авт. . Заправилы города вынуждали крестьян бесплатно работать на себя, обманом или силой прибирали к рукам лучшие земли в округе, не гнушались ни ростовщичеством, ни открытым разбоем, а разбогатев, ездили целыми семьями на поклонение в святые места и по возвращении из паломничества гордо именовали себя «хаджи». Те из них, кого выбирали церковными настоятелями, обычно присваивали часть даяний прихожан и никогда не отчитывались в том, на что идут средства прихода. Их власть в городе была абсолютной, и священник не осмеливался начать богослужение, пока чорбаджии не займут свои места, так что даже на пасху, на всенощной, он не решился провозгласить: «Христос воскресе из мертвых!» и заставил всю паству прождать несколько часов, потому что чорбаджии проспали службу. Еленских чорбаджий побаивались даже турецкие власти.

Но у этого самоуправства были и хорошие стороны. Здесь не было ни мечетей, ни турецкого населения, не считая представителей власти и немногочисленных заптий, а среди ремесленников и молодой интеллигенции процветал дух независимости и национальной гордости. Елена одним из первых городов Болгарии изгнала священников-фанариотов и организовала современные школы и читалиште. Среди ее видных горожан были замечательные учителя, писатели и художники; выходцем из Елены был и Илларион Макариопольский, возглавивший движение за независимую болгарскую церковь.

Когда Левский и Кынчев, одетые зажиточными прасолами, въехали в город, их тут же заметила группка чорбаджиев, сидевших в кофейне. Прибытие чужаков, к тому же торговцев, возбудило любопытство этих князьков, которые считали Елену собственным феодом и любили ощущать в своих руках бразды правления. Чорбаджии отправились к мюдиру и подговорили его вызвать приезжих вечером в конак, якобы для того, чтобы проверить их паспорта, а на самом деле затем, чтобы чорбаджии могли расспросить их о делах и торговле. Устав с дороги, Левский и Ангел поужинали на постоялом дворе и улеглись спать. Вскоре их разбудил испуганный хозяин, который сообщил постояльцам, что мюдир прислал за ними с полдюжины заптий и велит им явиться в конак, чтобы проверить паспорта.