Николай Коняев - Алексей Кулаковский

Куда скрылся Кулаковский, догадаться нетрудно, если вспомнить, что наводнение началось за четыре дня до выхода из Якутска парохода «Лена» и Алексей Елисеевич Кулаковский о падении Якутска и готовящемся походе на Булун знать не мог, а вот о наводнении уже был наслышан.

Из сохранившихся документов явствует, что Кулаковский летом 1918 года «имел у себя 40 000 р. наличных денег. Можно было г. Кулаковскому, спасшему более 10 000 руб. денег, жить на Омолое [105] Река на севере Якутии, текущая вдоль хребта Куляр и впадающая двумя протоками в губу Борхая моря Лаптевых. до установления санного пути и заботиться подряжением грузов, и вовремя придвинул груз, и может быть спас свой округ от голодовки».

Видимо, узнав о наводнении, Алексей Елисеевич взял десять тысяч рублей из имевшихся в наличии 40 тысяч рублей и отправился в пострадавшие районы [106] Если бы А. Е. Кулаковский бежал от большевиков, он, очевидно, попытался бы спасти от разграбления все казенные деньги и не стал бы ограничиваться спасением только четвертой части их. . Как именно организовывал он помощь, мы не знаем, но что-то Кулаковский, очевидно, сумел сделать, если все-таки «спас свой округ от голодовки».

Спасая других, Кулаковский спасся и сам от большевистской расправы.

Все-таки он был самым главным представителем антибольшевистского Якутского областного совета, объявившего о своей независимости, и расстрелять его могли, так сказать, по должности…

Еще одно доказательство тому, что Кулаковский покинул Булун, не зная ничего о приближающейся на пароходе «Лена» опасности, мы находим в письме М. Калугина от 26 октября 1918 года, в котором тот пишет Кулаковскому: «Что касается Ваших рукописей, то таковых я совершенно не видел и не знаю, где они находились, но насколько я слышал, они также отправлены в Якутск».

Рукописи свои Алексей Елисеевич считал самым главным своим имуществом и конечно же, если бы бежал от красных, обязательно захватил бы их с собой.

Но он не бежал, просто выезжал в район, пострадавший от наводнения, и естественно, что не стал подвергать рукописи ненужному риску…

Власть поляков-большевиков продержалась в Якутске чуть больше месяца.

23 июля в Омске было создано Временное Сибирское правительство и власть Совдепа пала в Сибири от Урала до Дальнего Востока.

Наводить порядки в Якутии отправили поручика Михаила Ильича Гордеева. 5 августа он предъявил ультиматум Якутского Совдепа и 31 августа 1918 года власть в Якутске снова вернулась к Василию Николаевичу Соловьеву, ставшему теперь управляющим Якутской области Временного Сибирского правительства.

Около трехсот активистов советского движения были заключены в тюрьму. Многих из них (в том числе и вилюйского ученика Кулаковского Исидора Никифоровича Барахова) вывезли в Иркутск, многих — расстреляли.

По всей области создавались инородческие управы во главе с улусными головами в улусах и князьками в наслегах. В Якутске создали Якутский национальный комитет. Во главе его встал старый знакомый Кулаковского — председатель Якутской областной земской управы Василий Васильевич Никифоров.

Сама собой пала советская власть и на Булуне.

Почему Кулаковский сразу не вернулся к месту службы, объясняется достаточно просто. Долго не было никаких известий о произошедших переменах, какое-то время требовалось на сборы в дорогу и завершение дел, связанных с помощью пострадавшим от наводнения, и, наконец, на обратном пути Алексей Елисеевич Кулаковский… заблудился.

«Во всех документах самого Кулаковского и «разоблачающих» его бездеятельность в августе и сентябре, — пишет Л. Р. Кулаковская, — нет никаких ссылок на его многодневное блуждание по тундре и в горах, что он, после длительной голодовки, чудом остался в живых, благодаря умелому лечению и ухаживанию нашедших его около Налган-Быя эвенков.

Они же доставили его бесплатно сперва 50 верст до Хара-Улаха, затем 60 верст до океана на пяти оленях. Далее на двух ветках по океану 80 верст его вез Гавриил Начаан. У Христофора Стручкова А. Е. Кулаковский жил 15 дней, и он же доставил 50 верст до реки Омолоя».

Возможно, именно об этой дороге и вспоминал Алексей Елисеевич Кулаковский, когда рассказывал о своих странствиях Николаю Чисхану.

«Я не раз слышал увлекательные рассказы Кулаковского о его странствованиях по безлюдным местам, — пишет он. — Одно время он проживал недалеко от устья Лены, возле Ледовитого океана. Осенью из селения Булун решил отправиться в дальнее путешествие по тундре. Дороги он не знал и взял проводником знающего эти места человека — храброго, необычайно выносливого, как говорится, «с тремя остриями, четырьмя гранями».

Шли они много дней, продукты кончились. Адо конца пути было еще далеко. Усталые и голодные, они по вечерам стали собирать олений мох — ягель, заваривали его в котелке и так ужинали.

Однажды у подножья небольшой голой сопки набрели на покинутый эвенами шалаш. Возле него нашли оленьи нарты. Содрали с них ремни и положили в котелок. Сварили как следует и съели. По расчету проводника, где-то в этих местах кочевали эвены.

Утром отправились в путь в надежде встретить их. Шли целый день, а вечером снова сварили олений мох. Эвенов они так и не обнаружили. У подножья сопки снова наткнулись на небольшой шалаш и брошенные оленьи нарты.

Стали шарить, искать чего-нибудь съедобного. Но нарты были уже кем-то дочиста ободраны. И вдруг они поняли, что, проблуждав целый день по тундре, по голым сопкам, вернулись к месту своего предыдущего ночлега.

От досады и горя они едва не лишились рассудка. С нарт содрали остатки кожаных веревочек, смешали их с мхом, сварили.

А рано утром снова побрели по тундре. Шли долго и к вечеру вернулись на то же самое место. На этот раз они без сил рухнули на голый мох и заснули. На другое утро снова двинулись в путь, а к вечеру, обессиленные, отчаявшиеся, опять вернулись к тому же месту.

«Нет, себе я не враг. Завтра встречь солнца пойдем. Возвращаемся домой!» — заявил проводник.

Что было делать! Алексей Елисеевич отправил с товарищем по несчастью записку своим знакомым. В ней было сказано, что он отпустил проводника, блуждавшего с ним по тундре, и, что бы ни произошло, пусть с этого человека не взыскивают.

Утром они двинулись в разные стороны. Кулаковский шел мучительно долго. Закатилось солнце, настала ночь, а он все продолжал путь, понимая, что если заснет, то больше уже не встанет. И все шел и полз вперед вдоль подножья невысокой горной цепи. Ночь миновала… «Спотыкаюсь, падаю. Решил передохнуть, сел на камень. И вдруг… Может, это мираж?.. Глазам своим не верю. Едут верхом на оленях. Приблизились. Да, это были эвены-охотники!» [107] Чисхан Н. На земле Ючюгея. М.: Современник, 1987. С. 45–46.