Леонид Млечин - Коллонтай

Революция на селе не привела к социальному миру и равенству, а связала всех круговой порукой совершенного преступления: одни злились на других, что те успели награбить больше. Когда растаскивали помещичьи хозяйства, выиграли богатые крестьяне: у них были лошади и подводы, чтобы вывозить чужое добро.

У кормила власти в Киеве Скоропадского сменил Симон Васильевич Петлюра. Ровесник Сталина, он тоже учился в семинарии, в Полтаве, и тоже был исключен за членство в украинской революционной партии. Пробовал свои силы в журналистике, в армии не служил, но пожелал стать военным министром. Петлюра был в ту пору, пожалуй, самым знаменитым и популярным украинским вождем.

Родители назвали Петлюру Семеном. Но он предпочитал именовать себя на французский манер — Симон. У него было плохое зрение, но очки он носил только в школе. Считал, что политику, военному диктатору очки не к лицу. Постоянно щурился и, судя по его политической карьере, не всегда отчетливо разбирал, что вокруг него происходит.

Петлюра с юности интересовался сценой. Но художественному театру предпочел политический. В политике он был очень театрален. После первой русской революции жил в Питере, где работал бухгалтером в чайной компании, потом в Москве, служил там в страховом товариществе «Россия», которое занимало дом, где позже обоснуется ВЧК. Противостоять большевикам армия Петлюры не могла, потому что, как и всякое крестьянское войско, добившись первого успеха, она сразу же начала распадаться. Крестьяне, взяв Киев, решили, что дело сделано, и двинулись в родные деревни.

Пятого февраля 1919 года город был взят красноармейцами Антонова-Овсеенко.

«Весной 1919 года в Киеве, — вспоминал писатель Николай Александрович Равич, — почти все ответственные советские работники жили в гостинице «Континенталь». Там продолжал работать открытый для всех ресторан со знаменитым румынским оркестром под управлением Жана Гулеско и Корнелия Кодолбана…

Александра Михайловна Коллонтай тоже поселилась в «Континентале». И по характеру своей работы и потому, что наши номера были неподалеку один от другого, мне приходилось часто с ней встречаться…»

Рядом с ней опять был Дыбенко. Они оба делали вид, будто его измена — всего лишь досадный эпизод, оставшийся в прошлом.

«Вечером мы отправились погулять в Купеческий сад над Днепром, — писала Коллонтай. — Белый от цветущих яблонь и черемухи, розовато-лиловый от сирени, весь наполненный одуряющим ароматом весны, сад этот был так хорош, что не хотелось уходить отсюда. Солнце уже пряталось, и его красноватые лучи, как огни прожектора, скользили по ровной глади Днепра. В ресторане над обрывом музыка играла старинный вальс…»

Но жизнь под большевиками мало кому понравилась — аресты, бессудные расстрелы. Советская власть рассматривала Украину как огромный амбар, откуда надо черпать зерно, чтобы решить продовольственные проблемы революционной России. Большевики в глазах крестьянина превратились в еще одну чужеземную армию, которая их грабит.

В 1919 году произошел мощный всплеск национальных чувств — «Украина для украинцев». Это был ответ на диктатуру большевиков, военный коммунизм и акции чекистов. Вспыхнуло восстание. Оно носило характер и социального протеста — против тех, кто забирал хлеб, и национального — против чужаков, не-украинцев. По всей Украине действовали крестьянские отряды под лозунгами «Да здравствует Советская власть! Долой большевиков!». Повстанцы требовали «настоящей» советской власти, а не той, которую им навязали «москвичи».

Целые регионы были охвачены грабежами и насилием. Национальное самосознание пробудилось в самой грубой и примитивной форме: этнические чистки, погромы. Врагами стали московские большевики, русские и польские помещики, немецкие колонисты и, как водится, евреи. Антисемитизм на Украине вылился в массовые убийства и грабежи. Стимулом погромов стало желание грабить.

«Это был настоящий взрыв национал-социализма на крестьянской почве, — считают современные историки. — Ненависть деревни обратилась на всех представителей новой власти, которая держалась только на поддержке Москвы и «чуждых» крестьянину городов. Почвой для этой ненависти послужило превращение государства в чистый аппарат насилия над деревней».

Когда Павла Дыбенко поставили во главе 1-й Заднепровской советской стрелковой дивизии, которую составили бывшие партизанские отряды, в его подчинении оказались отряды Нестора Ивановича Махно и Николая Александровича Григорьева. Знаменитый анархист Махно совершил в тот момент один из многих поворотов в своей бурной политической карьере и присоединился к большевикам, нуждавшимся в любых союзниках, пусть и самых ненадежных.

Но иметь с Махно дело было трудно и опасно. Как, впрочем, и с бывшим штабс-капитаном Григорьевым, который успел послужить всем, кто брал власть на Украине — Центральной раде, гетману Скоропадскому и Симону Петлюре… После поражения петлюровцев Григорьев перешел в Красную армию.

Отряды Григорьева и Махно переформировали в бригады.

В марте 1919 года Дыбенко докладывал в Москву об успешном наступлении бригады Григорьева на Херсон, где находились войска союзников. Гордый своим подчиненным, пересказал разговор Григорьева по телеграфу с греческим комендантом города, которому задал вопрос: будет ли он сопротивляться вступлению советских войск в Херсон?

Комендант ответил:

— Мы сегодня находимся на окраине Херсона по приказанию высшего командования и не можем ни уехать, ни сдать это место другим. Только получив приказ.

Григорьев:

— В таком случае мы будем вас бить! Какого черта вы, греки, тут сидите? Я думал, что имею дело с серьезным человеком, в противном случае не подошел бы к аппарату. Вы имеете дело с людьми, которые разбудили Европу. Вы же — ничтожные наемники буржуазии, пришли в нашу страну, забрались в наш дом и еще хотите устранить хозяина с оружием в руках. Бросьте затею и немедленно уезжайте. В противном случае поступим с вами так, как поступаем со злейшими врагами угнетенного класса. Затея мировой буржуазии потерпела крах, как будто вам не известно, что происходит сейчас в Англии, Франции и Германии. Наша буржуазия ослепила вас. Откройте глаза, проснитесь. Вас в Херсоне так мало, что вы для нас не представляете силы, способной на сопротивление. Прошу ответить: будете драться или нет?

Комендант:

— Мы вас не тронем, а кто нас тронет, мы будем бить по-гречески. Спокойной вам ночи.

Григорьев:

— Спать еще рано. Мы драться умеем и по-гречески, и по-французски, и по-немецки, и по-чехословацки, и по-красновски, и по-дениковски, и по-кадетски. Слава богу, выдержали экзамен перед целым светом. Через два или три месяца все в один голос скажете: «Мы ученики Великороссии и Украины в борьбе за право быть свободным человеком, а не рабом буржуя и капитала». До свидания…