Леонид Млечин - Фрунзе

Врываемся в здание. Белых уже нет. Побродив по коридору, присел на подоконник отдохнуть. В ушах всё еще треск выстрелов; закрыл глаза, и показалось, что всё происходящее — какой-то сон. Вспоминаю, что мне надо ехать, и иду обратно к штабу. Между прочим, меня никто не спросил, кто я. У штаба пленные — большинство студенты, затем офицеры, юнкера».

Здесь Фрунзе свел знакомство с Николаем Ивановичем Мураловым, который вскоре примет под командование Московский военный округ.

Александр Яковлевич Аросев (отец популярной актрисы Театра сатиры), член Военно-революционного комитета в Москве, вспоминал: «Рядом со мной на диване Аркадий Павлович Розенгольц (будущий член РВС Республики. — Л. М.), наклонившись к моему плечу, тихо, устало и по-дружески сказал:

— Надо будет заготовить приказ, что Муралов назначается командиром… или нет, комиссаром округа.

— Комиссаром или командующим? — спросил я.

— Комиссаром округа, но это и значит командующим.

Написал. Барышня на машинке отхлопала этот приказ. Потом его голосовали, и Муралов стал не Муралов, а командующий округом. Через час Муралов стоял уже во дворе Совета возле автомобилей. Вокруг него стояли несколько товарищей. Все мы толкались в ожидании автомобилей.

Муралов будто от нечего делать, ткнув пальцем в сторону Лопашева, спросил:

— Ну, вы какую должность будете нести?

— А там, кажется, есть должность «дежурный генерал», — сказал кто-то.

— Ха-ха-ха, «дежурный генерал», — весело хохотали все.

— Ну, ладно, — заключил Муралов, — вы будете дежурным генералом.

И поехали мы на двух автомобилях в Александровское училище, а оттуда в штаб».

В Петрограде взятие власти практически обошлось без крови. А москвичи сопротивлялись. Большевики стреляли по Кремлю, гибли люди. Новая власть жестоко подавила сопротивление. Наиболее чувствительные большевики были шокированы. Но не Фрунзе.

В марте 1918 года он управлял уже не одним городом, а крупной областью. Михаила Васильевича избрали председателем Иваново-Вознесенского губернского исполкома, затем еще и председателем губернского совета народного хозяйства. Собственно говоря, сама Иваново-Вознесенская губерния (ныне Ивановская область) появилась на карте России стараниями Фрунзе.

На него обрушился груз хозяйственных проблем — в стране, где экономика разрушалась на глазах. Советской власти требовалось много денег. Деньги забирали так же, как взяли власть, — силой.

Совнарком объявил государственную монополию на банковское дело. Частные банки были национализированы. 14 декабря 1917 года вместе с декретом о национализации банков ВЦИК, законодательный орган советской власти, принял декрет о ревизии сейфов. В газетах печатались номера сейфов, которые подлежали проверке в присутствии владельцев. Если они не являлись, сейфы вскрывали, содержимое передавалось в доход государству. Конфискации подлежали: золото в слитках и монетах, платина, серебро и валюта. Забирали также ювелирные изделия, ценные бумаги и наличные деньги. Оставляли владельцам не больше десяти тысяч рублей, с которых еще требовали заплатить налог.

Местные Советы, в свою очередь, требовали денег от Совнаркома. В том числе Фрунзе — для Иваново-Вознесенска.

Правительство приняло решение: «Предложить Советам самим изыскивать средства путем налогов, обложений имущих классов и проч. Совет народных комиссаров обращает внимание всех местных Советов рабочих, солдатских и крестьянских депутатов на то, что они в качестве власти на местах обладают также и налоговыми правами…»

Иначе говоря, Фрунзе получил полное право собирать с населения любые средства. Большевики наделили местные советы правом конфисковывать предприятия «саботажников». Что такое саботаж применительно к производителям? Отказ от работы себе в убыток. Совершенно естественное поведение трактовалось как контрреволюция и саботаж.

Целые заседания Совнаркома посвящались принятию решений о конфискации заводов, фабрик, рудников, нефтяных промыслов… Большевики твердо взяли курс на административно-плановую экономику без частной собственности. Национализация и введение военного коммунизма привели к самому крупному крушению экономики в истории. Промышленное производство обвалилось, население побежало из городов.

Фрунзе национализировал у себя в губернии банки и заводы, устраивал первые коммуны и реквизировал зерно в деревнях, потому что нормальная торговля прекратилась и города стали голодать. Подписал воззвание: «Чтобы получить хлеб, нужны единая воля, единая цель. Наиболее самоотверженные работники уже откликнулись на призыв и двинули вооруженные отряды за хлебом».

Что это означало на деле?

Начальник Управления распределения Наркомата продовольствия Андрей Януарьевич Вышинский (будущий прокурор СССР) выступал на первом Всероссийском совещании распределительных комитетов:

— Ныне в деле распределения не приходится руководствоваться общечеловеческим принципом справедливости… Мы переходим от принципа уравнительного распределения к принципу классового распределения.

Вышинский процитировал, как он выразился, «афористично меткое высказывание товарища Зиновьева» — главы советской власти в Петрограде:

— Мы даем рабочим селедку и оставляем буржуазии селедочный хвостик.

Большевики сломали государственный механизм, отменили законы и судебную систему. Фрунзе издевался над теми, кого это испугало: ««Совет народных комиссаров уничтожил суды, стране угрожает анархия и царство кулака!» — вопит буржуазия. Да, старые суды уничтожены, но на их месте должны быть созданы новые, народные. И так во всём остальном. Не станем скрывать, в процессе этой работы часто делается ненужное, а подчас и вредное, нередко совершаются жестокости. Но в основе этой глубокой, небывалой на земле работы — сдвиг всех общественно-экономических отношений. Из того кажущегося хаоса, который являет сейчас наша родина, родится новая Россия, более прекрасная и человечная, чем какая-либо иная страна».

Михаил Васильевич проявил себя умелым советским администратором, для которого главная задача — выбить для своей области средства и ресурсы. Связи и личные отношения играли ключевую роль. 20 декабря 1917 года он писал из Петрограда своему заместителю в Шуйской уездной управе Ивану Гавриловичу Храмову, что добыл в Госбанке необходимые городу деньги:

«Дело всё же в шляпе!

Но если бы Вы знали, каких трудов это стоило! Ведь в каждом учреждении не только приходилось отстоять самое право на заем, но и составить бумаги и перепечатать и пр., ибо ничто еще не было налажено. Нам с Любимовым разрешалось это делать исключительно ввиду личного доверия».