Леонид Млечин - Фрунзе

Самые смелые пытались брать воду из реки, хотя все набережные находились под обстрелом. Некоторые из них не возвращались. На Семеновском спуске к Волге под аркой лежало несколько трупов офицеров в полной форме с георгиевскими крестами, рядом валялись пустые ведра. На другое утро офицеры были раздеты мародерами…

Тринадцатого июля санитарный отдел штаба Северной добровольческой армии обратился в Ярославскую городскую управу: «Просим Городскую Управу образовать собственными средствами братскую могилу при одной из сгоревших церквей в Кремле и других местах для погребения трупов, уже начавших разлагаться. Трупы находятся в саду при бывшем «Доме Народа» и кроме того в разных частях города, при церквах».

Командование Красной армии широко использовало авиацию.

Четырнадцатого июля военный летчик Кушлянский получил приказ: «Выяснить точное расположение наших частей и банд противника. Узнать расположение штаба белых в городе. Уничтожить его бомбами. Пролетая над городом, занятым белогвардейцами, разбрасывать приказы и воззвания».

Чрезвычайный штаб Ярославского фронта докладывал: «Летчиками, прилетевшими из Москвы, совершено два полета над городом для подготовки наступления наших войск. За два полета было сброшено более двенадцати пудов динамитных бомб, большая часть которых, по полученным сведениям, попала в район расположения штаба противника».

В тот же день, 14 июля, из Иваново-Вознесенска Михаил Фрунзе обратился с личным письмом к командующему войсками Московского военного округа Николаю Муралову:

«Многоуважаемый Николай Иванович!

Решился послать Вам лично гонца, дабы поставить в известность о ярославских делах. Мне сейчас ясно, что и Вы, и Троцкий были введены в заблуждение. Когда Троцкий объявил на V Всероссийском съезде Советов, что они почти ликвидированы, то был совершенно не прав. С тех пор прошло уже пять дней… Начиная с позавчерашнего дня (12 июля) у нас в Иванове, то есть на расстоянии ста верст, слышна орудийная канонада.

Борьба длится уже семь дней, значительная часть зданий разрушена, город горит в нескольких местах, а белогвардейцы всё еще не сломлены. Это становится уже опасным, ибо является побудительным моментом к подобным выступлениям в других местах. Недалеко от Нижнего Новгорода уже организовалась тысячная банда деревенских кулаков, выступающая с оружием в руках.

Всю эту историю надо кончить как можно скорее. По-видимому, тамошние силы справиться не могут. Необходимо: 1) послать хороших руководителей, 2) два или три броневика, 3) человек пятьсот хорошего войска.

Словом, имейте в виду, что без немедленной солидной помощи от Вас дело грозит затянуться».

От Вологды вдоль железнодорожной линии против восставших выступили войска Северного Ярославского фронта под командованием бывшего офицера царской армии Анатолия Ильича Геккера. А с юга, от Рыбинска, наступали войска Южного Ярославского фронта под командованием Юрия Станиславовича Гузарского, тоже недавнего офицера.

Со станции Всполье Гузарский связался с Москвой: «Если не удастся ликвидировать дело иначе, придется срыть город до основания. Нужно десять вагонов снарядов, среди них химические и зажигательные. Одна тяжелая батарея и особенно артиллеристы, так как здесь нет прислуги даже для половины орудий».

Семнадцатого июля его штаб телеграфировал в Москву: город выжжен, весь. Еще через два дня последовало новое донесение: противник сжат в кольцо, можем ликвидировать его за несколько часов химическими средствами. Но поскольку в городе остается мирное население, то для ликвидации противника потребуются еще сутки.

Когда с севера к городу приблизились войска Геккера, они оказались под обстрелом артиллерии Гузарского, а связаться с его штабом, чтобы не били по своим, не могли: «Связи никакой не было, и вследствие плохой квалификации наших артиллеристов мы сильно друг другу вредили — ввиду перестрелки через город с обеих сторон…»

Через Москву Гузарскому передали телеграмму: «Немедленно прекратите огонь по северному берегу Волги, наши несут потери…»

Военный комиссар Ярославского округа Василий Платонович Аркадьев телеграфировал в Москву, в оперативный отдел Наркомата по военным делам: «Предприняли наступление. Сначала имели успех, затем ввиду утомления и упадка духа сила удара стала ослабевать, местами отошли на прежние позиции. Бои идут семь дней. Шлите отряд в тысячу штыков, желательно латышей, для штурма…»

Из Всполья тоже телеграфировали в Москву: «Положение ухудшается тем, что наши красноармейцы страшно и доблестно грабят город, не удерживаемые своими начальниками… Для ликвидации белых потребуется еще пятьсот человек латышских стрелков или интернациональных отрядов».

Все требовали прислать латышей, потому что дисциплинированные и надежные латышские части стали своего рода гвардией большевиков.

Еще в 1915 году в составе русской армии сформировали восемь полков латышских стрелков. В декабре 1916-го полки свели в Латышскую дивизию. Они воевали с немцами на Северном фронте. Среди солдат-латышей было немало социал-демократов. Они поддержали Октябрьскую революцию. В отличие от русских или украинских крестьян отрезанным от родных мест латышам некуда было деваться. Они не могли разбежаться по родным селам. Им оставалось только одно — воевать. В апреле 1918 года большевики сформировали Латышскую стрелковую дивизию, которую бросили на подавление мятежа эсеров в Москве и в Ярославле.

А в окруженном и горящем городе надеялись только на чудо. Слухи ходили один фантастичнее другого. Рассказывали, что к городу уже подходит пехота союзников (но не французов, а англичан — и называлась грандиозная цифра: десять тысяч солдат и офицеров) и здесь, в штабе, на эти десять тысяч человек уже готовят обед.

«Перхуров — человек храбрый и беззаветно преданный делу, — считали кадровые военные, участвовавшие в восстании. — Но стратег и тактик он был скверный, не способный организовывать и распоряжаться. Им было сделано очень много крупных ошибок, благодаря чему восстание и кончилось так печально. Кто знает — что было бы, если бы во главе восстания стоял кто-либо другой…»

Впрочем, стратегические и тактические неудачи Перхурова — не главная причина поражения ярославского восстания.

«Когда в селах узнали, что в Ярославле восстание, — рассказывал полковник Петр Злуницын, — крестьяне явились и предложили свои услуги. Им были выданы винтовки и обмундирование. Крестьяне под шумок разграбили город и уехали в свои деревни, заявив, что если большевики только вздумают показаться в селах, то они их мигом выгонят; защищать же город им вовсе нежелательно…»