Михаил Макеев - Николай Некрасов

Звали ее Фекла Анисимовна Викторова. Некрасов называл ее и представлял друзьям Зинаидой Николаевной, Зиночкой. Первое упоминание о ней в письмах поэта и, видимо, само их знакомство относится к началу мая 1870 года. И ее происхождение, и обстоятельства встречи остаются загадкой. Судя по имени, она, подобно Мейшен, была «из простых». Она была очень молода — младше его почти на 30 лет. Довольно авторитетные источники утверждали, что Некрасов взял ее из «заведения». В частности, такую версию записал в своем дневнике Лазаревский, видимо, со слов самого поэта. И всё-таки она вызывает сомнения: Зиночка была простая девушка, однако никто не замечал никаких следов постыдной профессии (если она действительно ею занималась) ни в ее внешности, ни в ее поведении. В ней не было вульгарности или развязности, чрезмерной смелости — скорее наоборот. Некрасов стремился оберегать ее нравственное чувство. А. Ф. Кони вспоминал: «От нее веяло душевной добротою и глубокой привязанностью к Некрасову. За обедом, где из женщин присутствовала она одна, Некрасов, передававший какое-нибудь охотничье приключение или эпизод из деревенской жизни, прерывал свой рассказ и говорил ей ласково: «Зина, выйди, пожалуйста, я должен скверное слово сказать», — и она, мягко улыбнувшись, уходила на несколько минут».

Конечно, она не была крестьянкой. Можно предположить, что Зина происходила из городского мещанства, скорее всего была сиротой (поскольку никаких упоминаний о ее родителях мы не встречаем), жила в услужении у входившего в круг знакомств Некрасова состоятельного человека, возможно, использовавшего ее в развратных целях, который «отдал» или «продал» ее поэту. Очевидно, ей не хватало не столько образования, сколько развития. Некрасов «воспитывал» ее, в частности, хотел, чтобы она обучалась французскому языку (ей это было очень трудно). У Некрасова не было сильной страсти к Зиночке; не исключено, что поначалу она представлялась ему такой же «сезонной» подругой, как когда-то Селина Лефрен или Прасковья Мейшен. Скорее всего, уже в Карабихе чувства Некрасова к ней вышли за границы отношений с «другом» или «ангелом». Об этом свидетельствует само посвящение «Дедушки», сделанное, конечно, уже не случайному человеку, но «закрепившемуся» в жизни автора.

Естественно, Некрасов относился к Зине несколько свысока, шутливо-иронически, но это было вызвано, видимо, разницей в возрасте, а не в происхождении. Зина подкупила и привлекла Некрасова пластичностью, способностью к развитию и желанием развиваться (чего не было в Мейшен), готовностью избавляться оттого, что было сформировано в ней прежней средой. Она смогла стать преданной спутницей великого поэта, готовой повсюду следовать за ним духовно и физически. Дополнял эти черты веселый и добрый нрав Зины, а также развившаяся в ней любовь к тем занятиям, которые любил Некрасов, — охоте и игре на бильярде. Она — вторая и последняя женщина (из тех, про которых мы знаем), вошедшая в стихи Некрасова — ласковые, дружеские, написанные перед смертью.

Возможно, уже тогда Некрасов столкнулся с неприятием Зиночки другими членами его семьи, которое его братья и сестра не выказывали ранее ни одной из его женщин. Возможно, однако, антипатия эта возникла позднее, когда сменились персонажи: в ноябре неожиданно скончалась жена Федора Алексеевича, и очень быстро ее место заняла другая женщина, которая была к Зине особенно непримиримой. Негативно отнеслась к Зиночке и Анна Алексеевна Буткевич. Впрочем, в первое совместное лето это, должно быть, никак не проявилось; скорее всего, враждебность к новой подруге брата у родственников возникла тогда, когда стало понятно, что она — не очередной «зимний друг», что она прочно заняла место в его сердце.

После возвращения Некрасова и Зиночки из Карабихи они поселились вместе в некрасовской квартире. Однако, как вспоминал Боборыкин, общение с новой подругой поэта было доступно в первые годы далеко не всем: «В его внутренних «покоях» помещалась его подруга, которую он не сразу показывал менее близким людям, так что я только на вторую зиму познакомился с нею, когда она выходила к обеду, оставалась и после обеда, играла на бильярде». О женитьбе речи не шло — Зина, судя по всему, не претендовала на статус супруги. Некрасов, по-видимому, давно не считал церковный брак обязательным условием совместной жизни. Ситуация при этом была несколько иной, чем в предыдущих случаях: Панаева формально была замужней женщиной, Селина — профессиональной содержанкой (не исключено, что с ней был даже заключен какой-то договор), Мейшен — вдова инженера со своим, пусть и небольшим, капиталом. Судя по всему, Зина не имела ни состояния, ни социального статуса и полностью зависела от Некрасова. И то, что она никак не стремилась оформить отношения с ним, говорит, видимо, о ее огромном доверии, вере в неспособность Некрасова поступить несправедливо. Может быть, и это — ее полная зависимость и доверчивость — привязывало к ней Некрасова.

Первая половина 1871 года снова приносила мрачные новости из-за границы. В феврале сокрушительным поражением наполеоновской Франции завершилась Франко-прусская война. За капитуляцией последовали кровавые события Парижской коммуны, длившиеся с середины марта до конца мая, несомненно, вызывавшие пристальный интерес редакции «Отечественных записок» и взволновавшие Некрасова. Позднее, в 1872 или 1874 году, он напишет стихотворение «Страшный год», посвященное трагедии, случившейся во Франции, всегда остававшейся для прогрессивных русских людей родиной лучезарных идей, а в 1850—1860-е годы бывшей предметом сочувствия, несмотря на общее презрение и ненависть к Наполеону III. Для Некрасова события 1870–1871 годов — прежде всего торжество варварства и жестокости:

В России в первую половину года было «тихо». Но печальные новости приносила частная жизнь. 21 марта в возрасте двадцати девяти лет умер от отека легких еще один представитель потерянного поколения, Решетников, так и не вышедший за пределы добротной беллетристики, не написавший больше ничего, равного «Подлиповцам». Эта смерть имела для Некрасова особое значение — начали уходить те, кто был значительно моложе его и кому он совсем недавно открыл дорогу в литературу.

В марте же произошел первый конфликт с Лазаревским. В этом году в «Отечественных записках» анонимно печатался П. Л. Лавров, бежавший из ссылки и превратившийся в политического эмигранта. После того как авторство Лаврова обнаружилось, Лазаревский, дотоле о нем не знавший, был сильно раздражен тем, что при его покровительстве были напечатаны тексты фактически государственного преступника. Эта история не имела серьезных последствий для «Отечественных записок», и отношения с Лазаревским вскоре вошли в обычное русло, но теплых писем от чиновного приятеля Некрасов больше не получал. Лазаревский был разочарован — оказалось, что его «использовали». Он как будто повторял судьбу Никитенко, также разочаровавшегося в возможности по-настоящему гармоничных отношений между литератором и цензором.