Александр Мясников - Александр III

Из «Полного послужного списка наследника цесаревича Александра Александровича»:

«1866 год

— Отправился на Императорской яхте «Штандарт» в Данию, где посетил в Ааргузе сельскохозяйственную выставку 29 мая.

— Возвратился — 2 июля».

Минни. Так называли датскую принцессу Дагмару в семье Александра II.

Именно посещение Дании, в которой жила принцесса Минни, было обозначено первым пунктом европейского маршрута наследника на яхте «Штандарт». Александр понимал, что такой маршрут был составлен отцом не случайно. Родители очень надеялись, что молодые люди найдут общий язык.

28 мая 1866 года цесаревич посетил могилу старшего брата Никсы в Петропавловском соборе. Он горячо молился и долго стоял у ограды, наедине со своими мыслями.

На следующий день императорская яхта «Штандарт» с цесаревичем на борту вышла из Кронштадта и взяла курс на Копенгаген.

Яхта была названа в честь петровского фрегата «Штандарт». Нос судна украшали овальный щит под короной и рельефы в виде двух императорских штандартов — символов царской власти.

Личные помещения Александра II были отделаны черным деревом и темно-красной кожей, а будуар и спальня Марии Александровны обиты стеганым голубым атласом.

На корме находились роскошная полукруглая гостиная и просторные помещения для царских приближенных, в носовой части — благоустроенные каюты для офицеров.

Александр Александрович занял каюты отца.

Впервые, отправляясь в дорогу, он сменил привычный военный мундир на штатский костюм.

Все русские императоры и великие князья носили только военные мундиры. Еще дед, «Ап-Papá», Николай I, говорил, что ношение мундира было обязательно, поскольку российский царь — это офицер на троне.

К мундиру приучали с детства. Все первые военные мундиры для великих князей, своих внуков, Николай I заказывал сам. Существовала традиция, по которой мальчики из дома Романовых с пяти до семи лет носили солдатские мундиры, с семи до шестнадцати лет — штаб- и обер-офицерские, а после шестнадцати лет — генеральские.

Потому военная форма была для всех самой удобной и естественной одеждой. Даже дома. Любимой домашней одеждой Николая I был «военный мундир без эполет, потертый на локтях от работы за письменным столом».

С ношением военной формы были связаны так называемые «мундирные потери». Они стали регулярными и чуть ли не обязательными со времен Николая I. Их с удовольствием и радостью обсуждали в семейном кругу. Потери эти исчислялись в пуговицах.

Дело в том, что Николай I любил детей. И не только собственных. Развивая систему кадетских корпусов, Николай I внимательно следил за ними и регулярно их посещал. Эти-то посещения и выливались для царя в серьезные «мундирные потери». Но на эти «утраты» шли вполне сознательно.

Свидетели этих посещений рассказывали: «Государь входил в зал, где нас кишело до 400 ребят и стоял гул, как в громадном птичнике, где разнопородные гогочут и щебечут по-своему на все лады. «Здорово, детки!» — говорил он голосом, которого уже после никогда не забудешь, и вдруг мертвая тишина воцарялась в зале.

«Ко мне!» — и опять взрыв шума и такая мятка вокруг него, как в муравейнике.

Нередко он ложился на пол.

«Ну, подымайте меня», — и тут его облепляли, отвинчивая пуговицы на память, и т. д.

Всего более страдал султан шляпы, ибо все перья разбирались, как и пуговицы, и в виде памяти клеились в альбомы».

Все домашние знали, что традиция «откручивания пуговиц» была не только в кадетских корпусах, но и в институтах благородных девиц.

Сын Николая I Александр II также любил военную форму. Его дети, в том числе и цесаревич, тогда еще мальчишка, любили заглядывать в приемную в Зубовском флигеле Екатерининского дворца в Царском Селе. Там Александр II держал часть «военно-мундирной» коллекции Николая I. Стены приемной украшали картины с изображениями военных, «под стеклянными колпаками стояли куклы, изображающие ординарцев» в форме различных полков русской армии.

Только покидая территорию Российской империи, император мог позволить себе носить партикулярное платье. А теперь он, Александр, должен был сменить мундир на костюм, потому что этого требовал от него этикет.

2 июня 1866 года в полдень «Штандарт» бросил якорь в проливе Эресунн напротив небольшой рыбацкой деревни Хумлебак.

Вскоре к яхте пришвартовался датский катер, который доставил цесаревича, великого князя Владимира Александровича и сопровождавших лиц на берег.

На пристани высоких гостей встречал сам король Кристиан IX со свитой. После взаимного обмена любезностями монарх пригласил Александра и Владимира в свою карету.

Всю дорогу до королевского замка вели беседы на общие темы, король расспрашивал о жизни в Петербурге, о ближайших планах императора.

У лестницы парадного крыльца замка Фреденсборг, около одной из скульптур льва, цесаревич увидел Дагмару. Рядом с ней была мать, королева Луиза.

И Александр, и принцесса Дагмара чувствовали себя в этот первый день смущенно и стесненно.

По распоряжению короля Кристиана IX Александра Александровича поселили в тех же комнатах, где прежде останавливался его старший брат, цесаревич Николай Александрович. Комнаты располагались на первом этаже в северо-западной части главного здания. Из окон открывался вид на дворцовые сады Фреденсборга, которые не зря считались одними из самых красивых и самых больших садов Датского королевства. В их устройстве и планировке читался стиль барокко. Но на прогулки по садовым дорожкам времени не оставалось.

Время пребывания в Копенгагене было насыщено всевозможными встречами, приемами, беседами. Он посещал исторические места, принимал участие в торжественных застольях…

Все было прекрасно, но одно его мучило. Неотрывно — день и ночь. Это невозможность остаться наедине, поговорить и объясниться с Минни. А необходимость побыть вдвоем он остро ощущал. Хотя, с другой стороны, именно этого момента и боялся. Необходимость встречи с глазу на глаз была вызвана желанием сказать главные слова, которые должны определить их взаимоотношения. А то, что такие слова должны быть им сказаны, он окончательно понял здесь, в Дании. Понял, вновь увидев Минни.

О своих противоречивых чувствах Александр писал родителям:

«Я чувствую, что могу и даже очень полюбить милую Минни, тем более что она так нам дорога. Даст Бог, чтобы все устроилось, как я желаю. Решительно не знаю, что скажет на все это милая Минни; я не знаю ее чувства ко мне, и это меня очень мучает. Я уверен, что мы можем быть так счастливы вместе. Я усердно молюсь Богу, чтобы Он благословил меня и устроил мое счастье».