Петр Люкимсон - Саладин

Сукмана II на троне этого сельджуко-армянского государства сменил его верный мамлюк Бек-Тимур, однако правитель Азербайджана Пехлеван явно «положил глаз» на земли армен-шахов. Сознавая, что в одиночку против могущественного азербайджанского атабека ему не выстоять, Бек-Тимур запросил помощи у Салах ад-Дина (передовые отряды которого уже осаждали Мосул), обещая в обмен на поддержку стать его верным вассалом.

У Салах ад-Дина от этого предложения явно закружилась голова: он снова почувствовал себя избранником Аллаха, которому Тот, прежде чем сделать его победителем крестоносцев, уготовил судьбу правителя всего Востока — Египта, Сирии, Ирака, Армении, Азербайджана (большая часть территории которого в то время располагалась на территории Ирана).

Правда, когда Пехлеван узнал о переговорах нового правителя Армянского шахства с Салах ад-Дином, он поспешил предложить Бек-Тимуру мир, скрепив договор выдачей за него замуж одной из своих дочерей. После этого Бек-Тимур принес Салах ад-Дину свои извинения и прекратил переговоры, и султан Сирии и Египта снова сосредоточился на Мосуле, разбив лагерь в деревне Кафр-Зам-мар. Здесь его снова настигла некая тяжелая болезнь, но была ли то лихорадка, дизентерия или что-то еще — нам остается только гадать. Известно лишь, что, несмотря на обычную для этих мест ужасающую летнюю жару, Салах ад-Дин страдал от озноба, его била дрожь и мучила рвота. Некоторое время он крепился, настаивал на том, что будет продолжать обретаться, как все воины, в шатре, но затем силы совершенно оставили его, и Салах ад-Дин поддался уговорам придворных и согласился переехать во дворец в Харране. К тому времени он чувствовал себя настолько плохо, что уже не мог сесть на лошадь, и его перевозили в закрытом паланкине.

Это немедленно породило слухи о смерти Салах ад-Дина, которые тут же расползлись по всем окрестным городам и весям. Встревоженный этими сообщениями брат султана аль-Адиль, сообщает Баха ад-Дин, немедленно выслал из Алеппо в Харран собственных докторов. Баха ад-Дин не называет имена этих целителей, и нам остается лишь гадать, был ли среди них раввин Моше бен Маймон, он же Рамбам — один из величайших врачей и философов своего времени, знакомый европейцам под именем Маймонида (родился между 1135–1138, умер в 1204 году).

Некоторые еврейские и ряд арабских источников утверждают, что Маймонид на протяжении многих лет был личным врачом Салах ад-Дина и его жен, а затем с годами превратился и в его близкого друга, с которым султан любил вести долгие беседы на религиозные и философские темы. Есть версия, что Маймонид сопровождал Салах ад-Дина в целом ряде сражений 1187–1191 годов.

Имеется даже легенда о том, как английский король Ричард Львиное Сердце предложил Маймониду перейти к нему на службу, но тот отказался, мотивировав это тем, что христиане, с его точки зрения, являются язычниками, в то время как мусульмане верят в Истинного Единого Бога.

Но так это или нет — сказать трудно, так как у нас почти нет достоверных исторических источников о жизни Маймонида. Зато предельно точно известно, что в 1185 году он был личным врачом аль-Фадаля — визиря Египта. Брат Салах ад-Дина аль-Адиль также проводил значительную часть времени в Египте, где в то время жил Рамбам. Так что не исключено, что Баха ад-Дин (который в 1185 году еще служил правителю Мосула и не мог быть прямым очевидцем этих событий) что-то путает, и бригада врачей (если это и в самом деле была бригада) была направлена к султану не из Алеппо, а из Каира.

Как бы то ни было, эмир Мосула Масуд Изз ад-Дин решил, что болезнь Салах ад-Дина ослабит его желание всенепременно взять город, и направил к нему очередную делегацию для ведения переговоров о мире во главе с будущим биографом султана Баха ад-Дином. В конце февраля 1186 года Салах ад-Дин пошел на поправку и выразил готовность встретиться с посланниками Изз ад-Дина.

На этот раз дело сдвинулось: стороны договорились, что Масуд Изз ад-Дин признает власть Салах ад-Дина, и его имя будет упоминаться в мечетях как повелителя города. Однако при этом де-факто все останется, по сути, так, как и было. Больше того: под власть правительства Мосула вернутся все отобранные у него в ходе предыдущих войн деньги. Салах ад-Дин и его брат аль-Малик аль-Адиль скрепили достигнутое соглашение торжественной клятвой, что и положило конец многолетней войне.

Впрочем, те историки, которые считают, что Салах ад-Дин в итоге удовлетворился чисто символической победой, все-таки ошибаются. На самом деле подписанное соглашение не только заметно обогащало его казну за счет поступающих налогов, но и позволяло увеличить армию, а вместе с ней — и шансы на победу над крестоносцами.

Главное же заключалось в том, что теперь огромное пространство от Нила до Евфрата находилось под властью одного правителя, на нем уже не было места междоусобным войнам, и силы мусульман сжались в один мощный кулак.

Иерусалимское королевство, отдаленное от всех своих бывших союзников и в первую очередь от Византии, имевшее выход во внешний мир только через Средиземное море, выглядело посреди этого пространства крохотным полуостровом, если не островком, и вдобавок те, кто входил в его правящую верхушку, непрерывно интриговали и терпеть не могли друг друга. Все это почти не оставляло Иерусалимскому королевству шансов выстоять в грядущей решающей битве.

Так что 6 апреля 1186 года Салах ад-Дин снова вступил в Алеппо как победитель, и жители города вновь приветствовали его радостными, причем отнюдь не притворными криками. Правда, радовались они, разумеется, не договору с Мосулом, значение которого вряд ли осознавали, а самому факту, что султан, с которым было связано и их относительное благоденствие, и победы над франками, жив — ведь ложные слухи о смерти Салах ад-Дина докатились и до этого города.

Пробыв в Алеппо почти полтора месяца, Салах ад-Дин вернулся в Дамаск — чтобы продолжить решать многочисленные внутренние проблемы. Весной 1186 года в глубинных провинциях его империи начались столкновения между туркменами и курдами. И те и другие составляли значительную часть его армии, и Салах ад-Дину надо было лавировать и умиротворять обе стороны, не выказывая явного предпочтения и не ущемляя интересов ни одной из них.

К этому добавились и личные потери — смерть его двоюродного брата Мухаммада Насир ад-Дина, сына дяди Ширкуха. Салах ад-Дин вообще тяжело переживал смерть родственников, но на этот раз речь шла о человеке, с которым он вырос, товарище детских игр, и можно понять, какие чувства он испытывал после его похорон.

Наконец, надо было разобраться со старшими сыновьями, все чаще и все более открыто выражавшими свое недовольство тем, что Салах ад-Дин не допускает их к рычагам власти.