Наум Рейнов - Физики — учителя и друзья

Наконец стратостат был сделан, все устройства и приборы тщательно испытаны, можно собираться в полет. Но запускать аппарат решили не в Ленинграде. Наш город слишком близок к водным пространствам: с одной стороны, Финский залив и Балтика, с другой — Ладожское озеро. Да еще государственные границы, проходившие совсем рядом… Мало ли куда могло занести стратостат. Погрузили все имущество в вагоны и поехали в Москву, чтобы стартовать там.

Московский стратостат был к этому времени тоже готов, и ему предстояло лететь первым. Приехав в Москву, мы устроились в Физическом институте и, пользуясь оказавшимся в нашем распоряжении временем, продолжали наладку и проверку своей аппаратуры. Все время в голову приходили новые идеи, и мы старались быстрее их реализовать.

Часто ездили на Центральный аэродром, смотрели, как готовят к полету свой стратостат москвичи. Познакомились с московским экипажем. Возглавлял его Георгий Алексеевич Прокофьев, молодой человек лет тридцати, опытный воздухоплаватель. Боевым командиром был и второй член экипажа — Эрнст Карлович Бирнбаум. Много лет он прослужил в военно-воздушных частях, летал на воздушных шарах, преподавал воздухоплавание. Вместе с ними в состав экипажа входил и Константин Дмитриевич Годунов, казавшийся мне пожилым человеком — ему шел пятый десяток. Как и его товарищи, Годунов отдал воздухоплаванию много лет, вел научную работу в этой области.

В сентябре 1933 года оба стратостата были готовы к полету. Ждали погоды, а она все капризничала — то дождь, то туман, то низкая облачность. А если выдавался ясный денек, то дул сильный ветер, и это тоже не годилось. Стратостат, баллон которого имел очень большую поверхность и возвышался на 75 метров от земли, сильно парусил. Ветер неизбежно помешал бы его нормальному взлету. Приходилось ждать… Лететь должен был еще не наш стратостат, а московский, но и мы, горя нетерпением, на чем свет кляли погоду…

Наконец 23 сентября прогноз был как будто подходящий: небольшая высокая облачность, слабый ветер переменных направлений. Ночью оболочку стратостата «СССР» заполнили водородом, и, освещенная прожекторами, она встала над полем Центрального аэродрома столицы как крутой холм. Перед рассветом со стороны Ленинградского шоссе поползли серые космы тумана. Разойдется или нет? Работы, однако, продолжались. К 10 часам утра все приготовления были завершены, туман рассеялся. Как будто все в порядке. Масса людей, собравшихся на аэродроме, чтобы проводить стратостат в его опасный путь, с нетерпением ждала старта. Но в этот день полет так и не состоялся.

Вдруг заметили, что большой отросток, предназначенный для выпуска газа на высоте, во время наполнения оболочки опутала веревка, шедшая к его клапану. Высота отростка над землей была 25–30 метров. Вызвали пожарную команду, но и она не смогла помочь. Лестница у пожарников оказалась недостаточно длинной. Привезли самую большую раздвижную лестницу, имевшуюся в Москве, но и с нее до отростка нельзя было дотянуться…

Командование совещалось — что делать? Из стартовой команды тем временем вышел боец и попросил, чтобы ему разрешили влезть на стратостат по веревке, свисавшей от злополучного клапана. В команде бойца знали как отличного гимнаста, но все же разрешение на такой эксперимент дали не сразу, — уж очень он казался рискованным. Но боец легко добрался до края гондолы, ухватился за свисавшую сверху веревку и быстро полез по ней. Все выше и выше поднимался он по тонкой раскачивающейся нитке, какой издалека казалась веревка. На середине пути он сделал остановку, посмотрел вниз… У тех, кто стоял на земле, перехватило дыхание. А боец, немного отдохнув, полез дальше.

Он добрался до злополучного «аппендикса», развязал зубами и одной рукой узел. Казалось бы, все сделано, можно лететь. Но тут выяснилось, что клапан для выпуска газа поврежден.

Выход оставался один — выпустить из оболочки газ и чинить клапан. Полет пришлось отложить. А наш стратостат был тут же. Его командир Федосеенко попросил разрешения лететь. И, может быть, все сложилось бы иначе, будь такое разрешение дано. Однако установленную очередность менять не стали.

Стратостат «СССР» смог взлететь только через неделю. Рано утром в воскресенье 30 сентября мы были снова на аэродроме. Погода стояла великолепная, один из тех ясных солнечных деньков, какие дарит порой московская осень. Народу на этот раз собралось еще больше. На аэродром приехали и члены правительства, и дипломаты, и командование Красной Армии.

Водород для заполнения оболочки летательного аппарата доставили в огромных матерчатых баллонах из Кунцева. Бойцы вели их, удерживая за веревки. Пузатые баллоны двигались над дорогой, над полем как стадо огромных слонов. По когда оболочка стратостата приняла газ и поднялась над землей, эти «слоны» уже перестали казаться столь громадными. Рядом со стратостатом они выглядели довольно невзрачно. Позднее таких «слонов» я видел только в блокадном Ленинграде. В них доставляли водород для аэростатов заграждения, висевших над городом.

Но вот закончены последние работы. Командир старта подает команду, чтобы все отошли от гондолы. В ней остаются трое — Прокофьев, Бирнбаум, Годунов. Получено разрешение на старт.

Отдать гондолу!

На огромном поле становится необычайно тихо, вено слышен голос командира старта:

— В полете!

И сверху доносится голос Прокофьева:

— Есть в полете!

Стратостат поднимается все быстрее и на глазах уменьшается в размерах. Через четыре минуты он уже достигает трехкилометровой высоты. А на поле еще стоят, подняв головы к небу, тысячи людей и от края до края перекатывается громкое «ура».

Мы долго провожали взглядами стратостат. Вот уже гондолу совсем нельзя различить, но с ней установили надежную радиосвязь.

Старт был дан в 8 часов 40 минут. В 9.19 в очередной радиограмме с борта стратостата поступило сообщение: «Давление 70 миллиметров, высота по альтиметру 17 тысяч метров». Это означало, что мировой рекорд высоты побит. А подъем продолжался со скоростью трех метров в секунду.

Через некоторое время стратостат замедлил подъем, затем уравновесился, но когда экипаж освободился от балласта, Он снова пошел вверх. Никогда до того люди не смотрели на землю с подобной высоты. Ее вид был необычайно прекрасным. И как потом Юрий Гагарин, первым взглянувший на родную планету из космоса, так и первые наши стратонавты не могли оторвать от нее глаз.

Командир экипажа записал в журнале:

«Нас захватывают открывающиеся перед нами пейзажи. Они совсем не похожи на пейзажи, которые мы видели раньше».

В 12 часов 50 минут командир стратостата сообщил, что его высота 19 тысяч метров. Достигнут потолок, и начинается снижение.