Наум Рейнов - Физики — учителя и друзья

В 1963 году я подучил лестное предложение возглавить низкотемпературный центр в Институте физики Казахской Академия наук. Из Алма-Аты прилетели три академика и стали соблазнять меня широчайшими возможностями, которые открываются там. Новый центр надо было, в сущности, еще налаживать, организовать исследования, как мы это сделали в Ленинграде. Предложение исходило от президента Академии наук Казахской ССР академика К. И. Сатаева, большого ученого, которого я очень уважал.

Меня соблазняли всячески. Но решило не это. Дух бродяжничества, «охота к перемене мест» не покинули меня и в пожилые годы. Позволю себе сказать, что и сейчас, когда дело идет к восьмидесяти и силы заметно убывают, я все же много езжу, а отпуск стараюсь обязательно проводить где-либо в далеких местах, в путешествии на теплоходе, курсирующем по Черному морю или Волге, Енисею, Раньше я любил поездки на машине, через всю страну. Не раз мы предпринимали, такие путешествия с большим моим другом профессором, ныне академиком, Героем Социалистического Труда С. Н. Журковым. Его работы по вопросам прочности материалов, его важные открытия стали достоянием справочников и хрестоматий не только в нашей стране.

Могу засвидетельствовать, что для автотуриста Серафим Николаевич — незаменимый товарищ и спутник, всегда спокойный, бодрый, не теряющийся в самых неожиданных ситуациях, какие только могут возникнуть у путешествующих на машине по далеким краям. Однажды мы проехали с ним тысячи километров вдоль границ нашей страны — от Ленинграда до Батуми — через Белоруссию, Молдавию, Украину. В другой раз ездили в Крым и там обследовали все дороги и дорожки. Попадали в разные переплеты и выходили из них успешно в большой мере благодаря хладнокровию и находчивости С. Н. Журкова, который всегда брал на себя хлопотные интендантские функции и обеспечивал «пробег» всем необходимым. Мне оставались обязанности водителя собственной машины.

Но об этом к слову. Мои заметки были бы просто неполны, если б я не сказал хоть коротко о Серафиме Николаевиче — выдающемся физике, с которым мы работаем бок о бок многие десятилетия, оба старые физтеховцы, хотя С. Н. Журков моложе меня лет на десять.

Итак, я хоть и не без некоторых колебаний, но согласился поехать в Алма-Ату. Сперва просто посмотреть, что меня там ждет, а потом и на постоянную работу.

Перед отъездом я имел продолжительный разговор с Б. П. Константиновым. Он сказал, что жалеет о моем отъезде, но не будет препятствовать, если я нахожу, что смогу больше сделать на новом месте. Во всяком случае, в Физтех я могу вернуться в любое время. Мне здесь будут рады.

В Алма-Ате меня приняли хорошо. Возможности для работы там были отличные. Правда, низкотемпературного комплекса еще фактически не существовало, он имел только здание, где предстояло разместить установки. Зато я мог переработать по своему усмотрению проект и оснащать лабораторию новейшим оборудованием. Мы быстро пустили в ход установку по сжижению азота, готовились к тому, чтобы начать и получение жидкого гелия. Я подобрал штат лаборатории из молодежи. Дело пошло, можно было радоваться.

Я много ездил по окрестностям Алма-Аты, ходил в горы, любовался чудесными видами. И очень много работал. Казалось бы, чего еще надо? А я тосковал по Ленинграду, по Физтеху. Там остались мои близкие, мои многолетние друзья, я прирос к своему городу, к своему родному институту сердцем, и рвать эти связи было, видимо, слишком поздно.

Я и сейчас с самыми добрыми чувствами вспоминаю Алма-Ату и людей, с которыми меня свела там судьба. Но пробыл я в Казахстане лишь полгода. Сколько меня ни уговаривали, но я решил вернуться в Ленинград. И тут мне вновь помог Борис Павлович Константинов. Он не попрекнул тем, что я недавно бросил институт, он активно способствовал моему возвращению, хлопотал через президиум Академии наук и встретил меня, когда я вернулся, наилучшим образом.

В общем, это был действительно очень сердечный человек.

В память о Борисе Павловиче Константинове его имя присвоено новому крупному центру исследований атомного ядра, который возник в Гатчине под Ленинградом. Теперь этот центр зовется Ленинградским институтом ядерной физики Академии наук СССР имени Б. П. Константинова. Борис Павлович был одним из его создателей и организаторов. Новый институт возник на базе Физтеха, отпочковался от него подобно другим центрам физической науки в нашей стране, включая Институт атомной энергии имени Курчатова.

В сущности, ядерный центр в Ленинграде начал создаваться еще до войны. Здесь Игорь Васильевич Курчатов со своими учениками провел многие важные работы в Физтехе и в Радиевом институте, где в 1937 году был пущен первый в Европе циклотрон. Еще более мощный циклотрон строился в Физтехе. Война задержала ввод его в строй, он начал действовать лишь после ее окончания, в 1946 году, и быстро внес свой вклад в ядерную науку. Именно на этом циклотроне ученые получили первое количество плутония, на котором отрабатывались технологические приемы, необходимые атомной промышленности. Создавались и другие ускорители.

В пятидесятых годах ученик И. В. Курчатова профессор Л. И. Русинов стал добиваться постройки в Ленинграде исследовательского реактора. Это было необходимо для развития работ, которые велись в Физтехе. Игорь Васильевич поддержал инициативу своего ученика, затем он поставил вопрос о строительстве в Физтехе и нового мощного ускорителя — крупнейшего в мире синхроциклотрона. Но на переуплотненной территории Физтеха их разместить было невозможно. В 1954 году началось строительство институтского филиала в Гатчине. В 1971 году этот филиал, уже завоевавший прочное место среди всемирно известных ядерных центров, стал самостоятельным институтом.

Борис Павлович Константинов вложил в создание филиала много энергии. Основные мощности гатчинского комплекса вступили в строй в то время, когда он возглавлял Физтех.

Вместе с другими сотрудниками Физтеха в создании нового ядерного центра участвовал и я.

Исследовательский реактор в Гатчине начал работать в 1955 году, но строительство синхроциклотрона для ускорения протонов затягивалось. Причин задержки было много — и сложность, самого ускорителя, и неаккуратность изготовителей, и другие. И тогда в институте создали специальный штаб, которому предложили следить за работой на этом объекте, добиваться скорейшего ее окончания.

В состав членов штаба входил и я, на мои плечи легла изрядная доля хлопот о выполнении наших заказов и наладке нового оборудования. Я уже имел опыт такого рода, но тут пришлось понервничать и поспорить немало. Выделяя меня в штаб, товарищи говорили лестные слова о моей энергии и «пробивной способности». Эти качества и впрямь требовались для того, чтобы быстрее пустить синхроциклотрон. Ведь без нужного оборудования научная работа дальше не пойдет, а это уникальное оборудование очень сложное и дорогое, создать и изготовить его представляет немалые трудности.