Христофор-Людвиг фон Иелин - Записки офицера армии Наполеона фон-Иелина

25 ноября 1812 г. французскому генералу Эблэ удалось построить мост через Студянку в 4 верстах выше Борисова. Вода сильно поднялась, громадные глыбы льда неслись по ее поверхности, однако французским понтоньерам, работавшим по грудь в воде, удалось вбить деревянные сваи и в один день устроить мост для пешеходов.

В то время, как занялись устройством второго более устойчивого моста для обозов, часть вооруженных отрядов успела переправиться через первый мост, чтобы занять местность, оставленную русскими накануне. На второй день закончили и второй мост, и артиллерии удалось перебраться на другой берег. В это время русские напали по правому и левому берегу на вооруженные отряды, состоявшие из 5 или 6 тыс. человек. Последние храбро держались до 9 часов утра 29 ноября, затем стали отступать, при чем подожгли мост и прекратили переправу.

Тут бедствие достигло высшего предела. На противоположном берегу, занятом врагами, осталось множество повозок, пушек и т. п., до 7000 человек несчастных мужчин, женщин и детей; все теснились к мостам, по которым днем ранее легко было переправиться, но они этого не сделали. Неприятель начал стрелять в беззащитную толпу, и все пришли в смятение. Многие от страха и отчаяния бросались в реку, надеясь переплыть, держась за лошадей. Между тем льдины, плывшие по реке, их затирали; несчастные погибали в волнах. Другие старались спасаться, хватаясь за подставки пылающего моста (первый мост подломился под тяжестью толпы), тогда как остальные, падая в воду среди всеобщего смятения и натиска толпы, отталкивали друг друга. Одним словом, это было самое ужасающее зрелище, какое можно себе представить, — зрелище, еще небывалое в истории.

Я был также в числе беззаботно оставшихся слишком долго на левом берегу Березины, где меня могла бы постигнуть та же участь; но случайно брошенная в мост граната из лагеря врагов спасла мне жизнь. Эта граната прочистила дорогу среди толпы, приникшей к земле, и дала мне возможность перешагнуть через лежащих и благополучно добраться до моста, по которому мне удалось спастись. Прибыв на правый берег, я мог видеть пылающий мост и был очевидцем страшного смятения и отчаяния, охватившего толпу, оставшуюся на левом берегу, тогда как гранаты летали и разрывались кругом меня направо и налево. Я доварил у брошенного костра кусок полусырого мяса, купленного мною вместе с скверным хлебом у какого-то солдата, и, поев, поспешил в лес, видневшийся на пригорке, через который пролегала дорога.

Я не стану говорить о страшной суматохе, происходившей в течение четырех дней, о беспорядках и ужасах, которые вообще не поддаются описанию, и буду продолжать рассказ о моей дальнейшей судьбе во время дороги.

Добравшись до густого соснового леса, я уже издали увидал громадный костер, разложенный среди дороги. (Давка на дороге прекратилась. Переход закончился сожжением моста, и отставшая толпа поспешила вперед без остановки). У этого костра застал я несколько товарищей. Обогревшись у огня, мы пошли дальше, не расставаясь. Переход совершался медленно. Снежные заносы от беспрерывно падавшего снега и скопление беглецов, которых мы опять догнали, чрезвычайно затрудняли передвижение. При наступлении темноты, в 3 часа дня, мы решили устроить стоянку в лесу, чтоб отдохнуть, и, найдя подходящее место возле целого вороха еловых ветвей, тотчас развели пылающий костер из попавшегося нам хвороста. У меня оставалось немного хлеба, у остальных были кое-какие припасы. Немного подкрепившись, мы поднялись в два часа утра и продолжали путь. К утру мы добрались до какого-то поместья, где застали множество знакомых офицеров. Майор Штарклоф предложил мне глоток водки, я передал ему незаметно кусок хлеба. Оба мы таким образом немного подкрепились и видя, что у каждого из нас есть маленький запас, сговорились не расставаться по дороге, что было почти невозможно, ввиду тесноты. 30 ноября под утро все поднялись, но среди давки мы снова разошлись. Однако мой друг (капитан фон Буч), которому я, собственно, и обязан своим спасением, не оставлял меня до Вильны.

Морозы усилились, а с ними возросли и наши бедствия. Последние отряды, сохранявшие военную дисциплину, побросали оружие и разбежались; вся возможность сопротивления исчезла. При первых возгласах: «Казаки!» все обращались в бегство.

При этом случалось видеть, как полунагие люди спешили за беглецами, упадали в снег и умирали на месте. По дороге лежали рядами нагие люди; многие еще были живы, они катались по замерзшей земле, издавая раздирающие вопли, до последнего вздоха. Как только кто-нибудь падал от холода и изнурения, на него нападали окружающие, раздевали его донага, не обращая внимания, жив он или мертв, и наряжались в его лохмотья. Все эти ужасы возрастали с усилением холодов.

Толпа тащилась в немом оцепенении, с закутанными лицами, с поджатыми руками, одетая в лохмотья, с старыми шапками на головах и пр., с израненными, часто уже пораженными гангреной, ногами, завернутыми в тряпки, стараясь держаться ближе друг к другу. Все были оборваны, голодны и безоружны.

В соседних деревнях и жилищах мы старались найти убежище от леденящего ветра, дувшего беспрерывно; жилища сейчас же до того переполнялись, что никто не мог сдвинуться с места. В печах разводили сильный огонь, причинявший много несчастий. Люди, не попадавшие в избы, располагались вокруг стен, чтобы найти хотя немного защиты от резкого ветра; они разводили огни и окружали всё соломой, теперь снова попадавшейся под руку.

Дрова и солому добывали, снимая крышу с домов, не щадя и тех домов, где нашли себе убежище другие. При этом раздавались ругательства и проклятия. Люди нападали друг на друга, дрались отчаянно, тогда как остальные разоряли дом окончательно. Вытесняя таким образом друг друга, они поджигали жилища, чтоб выгнать остальных. Пламя распространялось с быстротой молнии в деревянных постройках, большинство погибало среди огня, немногим удавалось спастись. Когда загорался дом, все бежали туда отогреваться, но многие, не будучи в силах убежать от быстро распространявшегося огня, погибали жертвой пламени.

Люди блуждали как тени вокруг пожарища или тлеющих костров, обыскивали умерших, и нередко сами погибали на месте.

На рассвете вся толпа, без всякого сигнала, снималась с места, чтобы продолжать несчастный путь.

Пройдя мимо Плехицы, Зослава и Молодечна мы 5 декабря 1812 г., наконец, вышли близ Сморгони на большую дорогу, ведущую в Вильну.

Холод стоял необычайный. Изнуренные люди, с трудом дотащившиеся сюда, блуждали как тени, еле передвигая ноги, глубоко вздыхая и проливая слезы. Ноги у них подкашивались, они собирали последние силы, но шатаясь падали на землю, чтобы более не подняться: чувства окаменели. Остальные проходили мимо, не сожалея о погибших.