Ирина Стрелкова - Валиханов

Принято считать, что Гасфорта убедили походатайствовать за опального писателя двое: семипалатинский губернатор Петр Михайлович Спиридонов и Александр Егорович Врангель, имевший ход к Гасфорту, «приятелю многих моих родных», как пишет Врангель в воспоминаниях о Достоевском.

А что же Валиханов, адъютант, писавший за Гасфорта все важные бумаги?

Не умаляя значения той помощи, которую Александр Егорович Врангель оказывал опальному солдату, и значения их многолетней переписки для исследования творчества Достоевского (несмотря на изъятие мест, показавшихся Врангелю излишне откровенными), надо все-таки опровергнуть устоявшееся мнение, что один только Александр Егорович и опекал Достоевского в Семипалатинске и был ему достойным собеседником. Из Омска имели возможность влиять на семипалатинское начальство Ивановы, Капустины, Гутковский. И служили в Семипалатинске образованные офицеры. И купцов не всех чохом следует зачислять по «темному царству». И жили там старообрядцы, искатели сказочного Беловодья. И разный другой прелюбопытный народ. Но Врангель в силу своего петербургского воспитания никого из этих людей — по его мерке невежественных — не заметил. И на Валиханова тоже особого внимания не обратил.

О роли Чокана в отправке оды через Гасфорта можно судить по тому, что меж ним и Достоевским сразу же возникли дружеские отношения.

К тому времени Достоевский основательно проштудировал заинтересовавший петрашевцев сложнейший вопрос о положении нерусских народов России. Он изучил этот вопрос не кабинетно, не в путешествии, а на тюремных нарах, где теснились все племена, все языки многонациональной империи. Личные впечатления, вынесенные из столь близкого общения с русскими крестьянами, с малороссами, кавказцами, поляками, евреями, татарами, будут и годы спустя влиять на позицию Достоевского, на его мысли о всечеловечности русского духа, объединяющего все национальности.

В «Записках из мертвого дома» Достоевский с великой любовью написал о дагестанце Алее [50] Алей — вымышленное имя. : «…я так рад был, что судьба послала мне его, а не другого кого-нибудь в соседи».

В Чокане Достоевский увидел продолжение Алея. И какое удивительное, знаменательное для России продолжение! В свои двадцать лет сын кочевого племени был весьма образованным историком, этнографом и географом, владел восточными языками и европейскими…

Они, возможно, говорили о новейшей русской литературе — о Тургеневе и Толстом. И особо о традициях русского очерка и путевых записок. Ведь в Семипалатинске, обдумывая свою книгу о каторге, Достоевский пришел к решению ни в коем случае не сочинять роман, это будут статьи, очерки, записки… В размышлениях о форме будущей книги Достоевский перечитывал Карамзина, Аксакова. В Чокане он нашел знатока путевых очерков, их формы и стиля.

И конечно же, они говорили о Крымской войне. На Достоевского должна была произвести сильнейшее впечатление патриотическая позиция правнука Аблая султана Валиханова.

Семипалатинск открыл Достоевскому не книжный, не экзотический, а реальный Восток. В солдатской казарме, прислушиваясь к перелетающим через крепостные стены призывам муэдзинов, Достоевский размышлял о власти веры над душами людей и судьбами народов. Он попросил брата прислать Коран. Тогдашние английские и французские переводы Корана и русские переводы с английских и французских изданий были весьма несовершенны [51] Первый русский перевод Корана был сделан П. Постниковым с французского перевода по приказу Петра I и опубликован в 1716 году. Пушкин написал свои «Подражания корану», познакомившись с изданием 1790 года в хорошем литературном переводе М. И. Веревкина. Переводы Корана на русский язык с арабского появились лишь в 70-х годах XIX века. Один из них принадлежит казанскому востоковеду Г. С. Саблукову, учителю Н. Г Чернышевского по саратовской семинарии. . Достоевский обрадовался возможности послушать лекции Чокана о мусульманской религии — лекции тем более интересные, что Чокан неплохо знал священную историю. От Чокана Достоевский мог узнать, что пророк Магомет страдал эпилепсией, мысль о связи своего недуга с пророческим даром возникла у Достоевского именно тогда, в Семипалатинске.

Если они говорили о Коране и Евангелии, о мусульманстве и православии, о том, насколько повлияло христианское учение на Запад, а Коран на Восток, то, значит, возникала и очень важная для обоих тема России и Азии [52] Сибирскими, то есть семипалатинскими, впечатлениями навеяна мысль Достоевского: «…работать у себя на задах, поливать корпи, ходить за ними, нежить, холить, все для корней, и помнить: «Россия, положим, в Европе, а главное — в Азии. В Азию! В Азию!» (Из записной книжки.) .

А потом — очевидно, вместе с развеселым Демчинским или с важным Александром Егоровичем Врангелем — они совершили небольшое путешествие на загадочный Восток, к купцу-ташкентцу Букашу Аупову. Деловой ташкентец умел принять русских гостей, накормить и напоить, и уж тем более ему было лестно видеть у себя Валиханова, влиятельного человека при генерал-губернаторе и к тому же правнука Аблая.

Букаш мог порассказать Чокану о своих беседах с побывавшим в Семипалатинске — не так уж давно — немецким путешественником Гумбольдтом и о мудром степном политике султане Старшего жуза Сьюке, родиче Валихановых. Сыок кочевал неподалеку от Капала. Его аулы подвергались беспрестанным грабительским палетам кокандцев. Султан обрадовался, когда пришли русские и построили в Канале крепость. Сьюк неоднократно обращался к русскому правительству, просил о помощи против кокандцев и о принятии казахов Старшего жуза в русское подданство. В 1823 году султаны, бии и знатные казахи Старшего жуза приняли решение добровольно присоединиться к России.

Чокан с интересом слушал воспоминания бывалого ташкентца. Букаш присутствовал в 1846 году на празднествах неподалеку от Капала и слышал песни Орынбая, посвященные улаживанию спора между Средним и Старшим жузами. По рассказам Букаша тогда, в 1846 году, его просьбу о пастбищах рассматривал суд биев. Бии разрешили семипалатинским купцам кочевать со своими стадами в урочищах Аркат и Альджан (занимающих примерно шестьдесят квадратных верст), платя за это дань казахам.

Букаш рассказывал Чокану разные разности, а сидящие тут же его немолодые сыновья и взрослые внуки не вмешивались в беседу, лишь почтительно отвечали, когда к ним обращались с вопросами. Они тоже многое знали, потому что ездили с караванами и в Кульджу, и в Чугучак, и в Ташкент. Кроме сыновей и внуков, Букаш представил гостям своего компаньона Мусабая, который был тоже ташкентец. Чокан понял, что эти коммерсанты в тюбетейках не какие-нибудь там мелкие торговцы нанкой и стеклянными бусами, а крупная международная фирма, у нее есть свои агенты во всех среднеазиатских городах, связанных с Семипалатинском торговыми сделками.