Евгений Новицкий - Леонид Гайдай

Титр «Директор картины П. Феллер» первоначально возникает в кадре вверх ногами. Звучит милицейский свисток — и надпись принимает надлежащее положение.

Затем начинается первая новелла, название которой — «Напарник» — складывается на экране из нарисованных кирпичей. Первый кадр — воробьи, подпрыгивающие под проливным дождем на щите с указанием интервалов движения автобусов. На московской остановке Шурик никак не может сесть в автобус, поскольку вежливо пропускает всех вперед.

Наконец-то попав внутрь автобуса, Шурик ввязывается в скандальную историю, и зрители сразу понимают, что для этого бойкого очкарика подобное в порядке вещей.

Первые же слова, произнесенные в «Операции «Ы»…», стали крылатым выражением. «Гражданин, уступите место! Встаньте!» — обращается к Верзиле лысый пассажир, указывая тому на беременную женщину. «Если я встану, ты у меня ляжешь», — парирует нахальный жлоб.

Через несколько секунд он произнесет следующую крылатую фразу, отвечая уже на реплику Рины Зеленой «Она готовится стать матерью!»: «А я готовлюсь стать отцом».

Сцена в автобусе целиком «ушла в народ», но критика уже здесь нашла к чему придраться. В 1980 году киновед Елена Бауман опубликовала большую обзорную статью о творчестве Гайдая, задуманную хвалебной, но получившуюся скорее ругательной. В частности, дама ополчилась на эту самую автобусную сцену:

«Испытание эксцентрики словом оказалось самым сложным. Во-первых, диалог нигде тут не достиг художественного уровня других выразительных средств; во-вторых, слово нередко использовалось там, где в нем не было нужды, где всё и так было ясно; в-третьих, эксцентрическая природа фильма попросту не была учтена в диалоге.

Например, Верзила едет в автобусе. Он не хочет уступить место беременной женщине. Ему говорят: «Как вам не стыдно, она готовится стать матерью». Он отвечает: «А я готовлюсь стать отцом». «Ерунду порете!» — горячо изрекает на это энергичная «положительная» пассажирка, так горячо, как будто в ее словах есть что-либо умное, остроумное или новое для окружающих.

Это унылое и пошлое «транспортное» пререкание, где положительные персонажи выглядят туповато, а хамство Верзилы не осмеивается, а лишь попросту констатируется, приобретает из-за убого натуралистического диалога не только художественную несостоятельность, но и этическую неотчетливость» {91} 91 Бауман Е. В чем сила эксцентрики (Заметки о творчестве Леонида Гайдая) // Кино и время. Вып. 3. М., 1980. С. 126. .

Думается, в 1980 году эти рассуждения воспринимались не менее странно, чем сейчас. Какое подтверждение вербальной, диалоговой состоятельности комедии может быть убедительнее, чем тот факт, что она разошлась на цитаты, подобно общеизвестной литературной классике вроде «Горя от ума»?

Что касается возмутившей критикессу фразы Рины Зеленой «Ерунду порете!», то она и должна быть такой, как есть, — проходной. Ведь после коронного Верзилиного «А я готовлюсь стать отцом!» в зале обязательно раздается громогласный смех, который на несколько секунд заглушает произносимое в фильме дальше. Было бы расточительством вставлять на место фразы про ерунду еще одну ударную шутку — она просто не была бы услышана. Гайдай предусматривал и продумывал такие вещи в каждой сцене каждого своего фильма. Он учитывал даже то, что при смене бобин с пленкой на киноаппарате может произойти несостыковка — и тогда несколько кадров на конкретном сеансе «выпадут» из картины. Поэтому в тех местах, где пленка разбивалась на части, Гайдай приклеивал что-то незначительное, например короткий пейзажный план.

Больше всего слов в «Напарнике» произносит не Верзила и не Шурик, а прораб (Михаил Пуговкин). Но даже его длинные тирады большинство русских людей знают практически наизусть: «Силой своего воображения представь себе, какой замечательный жилмассив будет здесь создан. Только в нем одном будет установлено семьсот сорок газовых плит. То есть ровно в семьсот сорок раз больше, чем было во всём нашем городе до 1913 года…» — и далее вплоть до всем памятной фразы насчет сравнения общей высоты зданий, построенных строительно-монтажным управлением, с высотой собора Парижской Богоматери.

Но всё-таки «Напарник» в первую очередь всё тот же слэпстик: драки и погони с трюками, показанные в бешеном темпе под стремительную комическую музыку. В этом отношении новеллу отчасти можно считать третьей гайдаевской юмореской в стилистике «немого кино» (у сцен без слов в совокупности тут явно больший хронометраж, чем у всего фильма «Пес Барбос и необычный кросс»).

Еще меньше слов в «Наваждении», но уж в этой лирической истории от слэпстика нет почти ничего. Гораздо больше «Наваждение» похоже на философско-романтические немые короткометражки грузинского режиссера Михаила Кобахидзе. Гайдай ценил его творчество, считая Кобахидзе единственным в СССР, кроме него самого, режиссером-эксцентриком. В интервью семидесятых годов Гайдай делился мыслями об упадке современной кинокомедии:

«Эксцентрическую трюковую комедию, которую я больше всего люблю, когда-то называли «комическая» Этот жанр был очень популярен в эпоху немого кино, а потом стал у нас «съезжать», пока не утратил своих приверженцев-авторов.

Сегодня иногда попадаются неплохие ленты в грузинском кино — с легкой руки режиссера Кобахидзе: «Свадьба», например. Но в целом, как это ни жаль, «комическая» у нас вымирает, как мамонт. Утрачиваются навыки, мастерство. Актеры уходят, а смены нет.

Когда я учился во ВГИКе, что мы там только не переиграли — и бытовую комедию, и драму, а с эксцентриадой так и не встречались ни разу. Никто не готовит актера комедии, эксцентрического актера. А ведь здесь нужна школа, и школа особенная. Ею прекрасно владели мейерхольдовцы. Вспомните хотя бы Ильинского в молодости — кто сейчас так сумеет?» {92} 92 Цит. по: Путиева М., Иванов В., Цукерман В. Указ. соч. С. 278–279.

Влияние немых кинокомедий двадцатых годов с участием Игоря Ильинского («Закройщик из Торжка», «Поцелуй Мэри Пикфорд») отчасти прослеживается в «Наваждении». В целом эта новелла должна быть понятна зрителям любой страны, в отличие от «Напарника» и «Операции «Ы», в которых всё-таки слишком много советской специфики. Неудивительно, что именно «Наваждение» удостоилось главного приза — «Серебряного дракона Вавеля» — на Международном фестивале короткометражных фильмов в Кракове.

Заключительная новелла, давшая фильму название, в своей основе опять-таки яркий слэпстик. Но с «Операцией «Ы»…» не всё так просто. Знаменитая троица впервые здесь заговорила (до этого, как мы помним, только пела) — и умудрилась спародировать классику ленинианы, а именно — фильм Михаила Ромма «Ленин в 1918 году» (1939), снятый по сценарию Алексея Каплера. Речь идет об эпизоде, в котором заговорщик-эсер Константинов (Александр Шатов) пытается подкупить коменданта Кремля Матвеева (Василий Ванин):