Пол Стэнли - KISS. Лицом к музыке: срывая маску

В марте 1981 года Джин, Эрик и я отправились в Торонто работать над альбомом. Боб хотел делать его на родной земле. Мы поначалу не знали, но выбор места работы определяла его наркомания.

Эйс даже в Торонто не поехал. Он сейчас может, конечно же, спокойно говорить, что ему тогда разонравилось то, куда двигалась музыка группы, но дело в том, что когда мы в то время соглашались делать точно то, что он хотел, он все равно не мог ничего сыграть — настолько был угашенный все время. Ему уже не требовался повод выпить — он стал нормальным алкашом. Все время угашенным.

По мере того как работа ни шатко ни валко продвигалась, наркомания Боба настолько усилилась, что он даже в студии перестал появляться. Я всегда знал, что Боб употреблял наркотики, но в прошлом он с этой проблемой справлялся. А сейчас его круглосуточный прием кокаина достиг каких-то сказочных объемов. Капитан оставил корабль. Мы ожидали, что он будет нашим гением, а получали только записки, которые он присылал с курьером, прослушав наши кассеты, которые мы отправляли ему на дом.

Наконец в продюсировании мы отстали настолько, что мы с Джином уже работали в отдельных комнатах, каждый сам по себе, каждый отправлял Бобу кассеты, получал записки, и потом мы пытались весь концептуальный альбом собрать из этих кусочков. Каждый из нас не имел почти никакого понятия о том, что делает другой, а дозвониться Бобу мы тоже не могли. Его жена передавала ему сообщения, потому что постоянно обдолбанный Боб даже к телефону подойти не мог.

Бедный Эрик — он-то думал, что стал членом отличной хард-рок-группы, а в итоге играл какую-то херню, повесив в шкаф костюмчик Лиса. Его очень разочаровала эта группа, которая потеряла свой путь и перла теперь черт-те куда. В то время он не возражал открыто, но показывал и смущение, и беспокойство. «Понимаете, это немножко не то, чего я ожидал», — говорил он. Но провести границу он был не в состоянии. Серьезные сомнения его, конечно, одолевали. Он нам частенько включал эту новую группу — Metallica, он раньше нас всех врубился в спид- и треш-метал.

У тех песен, которые мы записывали, отсутствовали зубы. Музыку свою мы лепили. Мы отбросили все, что любили. Успех и слава отравили нас. Мы перестали быть той группой, которую все любят, — мы и сами ее уже не любили. Ну а как еще объяснить наш уход в сторону? Для такой группы, как наша, сделать нечто вроде этого альбома под названием Music from “The Elder” — это из серии макета Стоунхенджа на сцене в фильме «Это — Spinal Tap». Если б мы только осознали это.

Для обложки мы решили снять мою руку, а не модели. И вот как раз за день до съемки я окном долбанул по пальцу, ноготь посинел, пришлось ретушировать. Дурной знак нам был, наверное.

В конце концов работа над альбомом завершилась в сентябре, и мы улетели обратно в Нью-Йорк. Когда я у себя дома ставил людям кассету, то настаивал на том, чтоб они сидели тихо от начала до конца: я их знакомил с чем-то блистательным. Для рекорд-компании мы тоже устроили прослушивание, с теми же условиями, которые якобы соответствовали художественной ценности произведения. Реакция — как у слушателей песни «Весна для Гитлера» в мюзикле «Продюсеры»: рты были открыты. Я каким-то образом догадался, что не от красоты и мощи альбома дух у них захватило.

Рекорд-лейблу альбом очень сильно не понравился. Изначально песни были подобраны так, чтобы вычитывалась история. Но из-за всего того, что напоминало нормальную рок-песню, приходилось ждать. Поэтому лейбл велел альбом перекомпоновать. Как будто без этого все было недостаточно плохо, придумали этот ход — а это то же самое, что страницы из книги повыдирать, швырнуть в воздух, потом собрать и переплести как получится.

Готовясь к презентации и запуску альбома на рынок, мы изменили наш внесценический имидж. Длинные волосы нам носить уже было не надо. Мне мои постригли лезвием, голову я обматывал банданой (ухо-то отсутствующее все равно надо было прятать), а на шею вешал ожерелье, которое как будто позаимствовал у девушки Чикиты с наклеек на бананы. Джин заплетал волосы в косичку, которая лежала у него на плече. Эйс присутствовал на фото, хотя, по сути, из группы он уже ушел. Такой вот мы стали бредятиной. Выпили отравленный Kool-Aid, так сказать.

В день, когда вышел альбом, в ноябре 1981-го, я пошел в магазин грампластинок на 8-й улице в Виллидже и увидел там рекламный постер к нему. Меня охватила настоящая паника. От одного взгляда на этот постер меня чуть удар не хватил.

Что, черт возьми, мы сделали?

Впервые в истории группы мы не отправились в тур после выпуска альбома. Вообще, прошло два полных года между концом нашего тура по Австралии в 1980 году и следующим концертом, который состоялся в декабре 1982 года.

Я отрастил бороду.

Проводил время один на один с женщинами. Многими. Которые были в Нью-Йорке, и которые летали ко мне бог знает откуда. На мероприятия с большим количеством народу не ходил. Просто с головой ушел в отношения с большим количеством женщин.

Одна из них — модель, рекламировавшая купальники, мне сказала: «Ты никогда не будешь счастлив, потому что относишься к людям слишком жестко и только и делаешь, что их судишь».

Она была права, совершенно права, я в то время даже не подозревал насколько. Так я жил, так я контролировал мир вокруг. Все занимало свое место. Я контролировал свою окружающую среду, но на самом деле не жил в ней. Я сейчас не рыдаю над кружкой пива, все-таки тусоваться с красивейшими женщинами — это как в детстве денно и нощно быть в Диснейленде, вне зависимости от того, почему я это делал. И уж конечно, это лучше других способов, к которым люди обычно прибегают, испытывая похожие чувства и пустоту — вроде наркотиков и окружения, которое твердит тебе, какой ты великий, ну или синяком корчиться на полу санузла.

С моим папой на студии Record Plant в 1980 году. Я давно не выступал и решил пойти инкогнито

Кайф от покупки дорогих шикарных штучек тоже улетучивался. Пока группа бездельничала, до меня дошло, что дело было не в том, что я мог купить за деньги. Дело было в том, чего мне не нужно было делать, проще говоря, с деньгами пришла возможность перестать волноваться о деньгах. Они обеспечивали определенный уровень свободы, но самого тебя никак не меняли. В сухом остатке — ты тот же самый хороший парень или полный мудак, каковым всегда и был. Ну или, как в моем случае, ребенок испуганный.

Однажды я попросил Кенни Ортегу, нашего хореографа на туре Dynasty, заскочить ко мне. Я принес ему чемодан и сказал: «Бери что хочешь».

Я продал свою коллекцию винтажных гитар — всю целиком — дилеру за 50 000 долларов. Она для меня уже ничего не значила. К счастью, дальнейшая жизнь моя сложилась неплохо, и то решение меня не мучает, поскольку сейчас эту коллекцию можно было бы продать примерно за два с половиной миллиона долларов.