Ариан Шартон - Дебюсси

Прошло всего несколько недель после знакомства с Мари Бланш, и Ашиль впервые посвятил ей романс «Каприз» на стихи написанной в конце 1880 года поэмы Теодора де Банвиля. Слова посвящения на нотах были большей частью зачеркнуты («Эти мелодии родились при воспоминании о вас и принадлежат только вам, как принадлежит вам и сам автор»). Это указывает на то, что между Мари Бланш и Ашилем уже установились более близкие и романтические отношения, чем те, которые обычно бывают между аккомпаниатором и его ученицей. За исключением работ, выполняемых по заданию преподавателей консерватории, и отрывков из музыкальных произведений, которые он готовил для экзамена, Дебюсси посвятил все свои сочинения, написанные вплоть до получения Римской премии, Мари Бланш. Большинство из них были навеяны любовной лирикой.

Вся переписка между Мари Бланш и Ашилем была утеряна, за исключением некоторых посвящений на партитурах, как, например, новогоднее поздравление, написанное в начале января 1883 года на фрагменте партитуры романса «Мандолина» на стихи Верлена:

«Из всех пожеланий, которые вы получаете, позвольте мне сформулировать следующее: желаю вам всегда оставаться той, которая придает законченную форму творческому замыслу витающего в облаках музыканта и скромной музыке того, кто навсегда останется вашим преданным другом и композитором».

Таким образом, лишь отдельные подобные посвящения позволяют нам составить представление о том, какие нежные чувства связывали сопрано с молодым композитором. Он дарил ей музыку и посвящал романсы, которые по замыслу автора звучали бы в полную силу только в ее исполнении.

«Китайское рондо», сочиненное в начале 1881 года, было посвящено «госпоже Ванье, единственной исполнительнице, способной петь такую музыку», как и романс «Девушка с волосами цвета льна», написанный на слова поэмы Леконта де Лиля в 1881 году:

«Госпоже Ванье, которая решила проблему, состоящую в том, что не музыка украшает пение, а пение — музыку (в особенности для меня). От благодарного автора, с нижайшим поклоном Аш. Дебюсси».

Неизвестно, когда Дебюсси и Мари Бланш стали любовниками. В любом случае их связь оставалась тайной, поскольку молодого человека принимали в доме семейства Ванье на Константинопольской улице. Анри Ванье [40] В некоторых источниках, переведенных на русский язык, мужа Мари Бланш Ванье называют Эженом. узнал о неверности своей супруги лишь через много лет.

«Он не был счастлив в своей семье. С одной стороны, у него был малообразованный, но амбициозный отец, а с другой — сварливая и скупая на ласку мать. Не получив моральной и интеллектуальной поддержки в отчем доме, он обратился к моим родителям с просьбой разрешить ему приходить работать у них. С этого дня двери нашего дома были открыты для него. Его приняли, как родного сына.

Передо мной давно забытая картина: я вновь вижу его в небольшой комнате на четвертом этаже на улице Константинополя, где он сочинял большую часть своих музыкальных произведений на протяжении пяти лет. Он приходил к нам почти каждый вечер, часто даже после обеда. Он вновь брался за начатые музыкальные композиции, раскладывая на маленьком столике нотные листы…

Он сочинял музыку, устроившись за старинным роялем “Блондель”, который до сих пор стоит у меня в комнате. Временами он сочинял, расхаживая по комнате взад и вперед. Сначала он долго размышлял, затем начинал мерить шагами комнату, напевая себе что-то под нос, с неизменной папиросой во рту. Затем, найдя нужную мелодию, принимался ее записывать. Зачеркивал и исправлял мало, но искал долго — в уме и за роялем, — прежде чем записать. К тому же он редко был доволен своей работой», — вспоминала Маргарита Ванье.

Викторина Дебюсси быстро поняла причину, по которой ее сын сбегал из дома. Она с большим неодобрением отнеслась к любовному увлечению сына. Поль Видаль тоже осудил поведение друга и писал по этому поводу Генриетте Фуш 12 мая 1884 года: «Его мать часто обвиняла меня в том, что я был его соучастником в этом деле. Он часто заставлял меня прикрывать его бегство из дома. Мне с трудом удалось восстановить доверие ко мне госпожи Дебюсси. Иногда я становился свидетелем того, как она проливала слезы из-за безнравственного поведения своего сына».

Дебюсси не собирался сглаживать острые углы в отношениях со своими родителями. В 1882 году большую часть лета он провел в семье Ванье, а осенью, в октябре, отправился в Россию к Н. Ф. фон Мекк. Как всегда, музыкант был желанным гостем в кругу образованных и приятных ему людей, которые понимали, что творческий человек имеет право на резкие смены настроения. Маргарита Ванье вспоминала:

«Летом мои родители снимали небольшой домик в Виль-д’Авре. Дебюсси приезжал к нам каждое утро и уезжал вечером после окончания занятий по пению с последним поездом.

Он много работал, но временами совершал прогулки по парку Сен-Клу или играл бесконечные партии в крокет. Причем следует признать, что, несмотря на ловкость, он был плохим игроком.

Бывая на природе, он порой становился веселым и беззаботным, как ребенок. Перед тем как отправиться в лес, предпочитал надевать не легкую соломенную шляпу, а широкополую фетровую, край которой загибал. Однажды в этом месте своей вечной папиросой он прожег дырку, и, чтобы ее прикрыть, ему поставили заплатку из кусочка синего бархата, что ему необычайно понравилось.

Однажды он представил гитарой свою трость и, приняв позу флорентийского певца, импровизировал на ходу песенки и серенады или пародировал итальянскую музыку, которую не любил.

Был еще такой случай. Перед домом остановились уличные музыканты. Он принялся подыгрывать им на рояле и подпевать, затем позвал их в дом, чтобы послушать их игру. Бывали моменты, когда он мог рассмешить нас до слез. Однако после бурного веселья долгими часами предавался унынию и грусти».

Первые уверенные шаги на композиторском поприще, первая юношеская влюбленность и первые романтические отношения, обретение новой семьи под крышей дома Ванье способствовали интеллектуальному развитию и становлению личности молодого музыканта. С Анри Ванье, образованным и весьма эрудированным человеком, Ашиль находился в самых лучших отношениях. Кроме того, в доме Ванье он погружался в царившую там культурную и творческую атмосферу. В своих воспоминаниях Маргарита Ванье отмечала:

«Он не мог не отдавать себе отчета в том, что ему остро не хватает эрудиции и знаний. Долгими летними днями, когда у него не было желания сочинять музыку или гулять, он много читал. Я часто видела, как он что-то выискивал в моих школьных учебниках. Достав словарь, он говорил: “Я очень люблю читать словари. В них можно найти много интересного”. У него был врожденный вкус ко всему, что касается искусства. Он разбирался даже в картинах и гравюрах, несмотря на то, что в то время живопись не интересовала его. Когда мой отец, большой любитель и знаток произведений искусства, вызывал Ашиля на разговор, тот удивлял его своими зрелыми суждениями и личными весьма точными оценками».