Константин Веригин - Благоуханность. Воспоминания парфюмера

И психологически действие новых духов оказалось более глубоким и сильным, чем действие духов романтической школы, так как в них было введено все то лучшее, что было в прежних духах, но в несравненно большем количестве. Как мы уже говорили, нельзя создать духи без элемента огненности, но огонь бывает разным; и импрессионизм семул внести в духи не утомляющий свет электричества, а живительный блеск и тепло свечей, и в этом его большая заслуга.

Благодаря такому умению обращаться со стихией огня металлический холод химических душистостей был уничтожен, что позволило употреблять их в очень большом количестве; а это и дало новым духам чрезвычайную мощность и невиданную до сих пор красочность благоухания. В аромате новых духов многое заимствовано из прекрасного прошлого, из блеска и нарядности прежнего уклада жизни с его балами и обедами при зажженных свечах, которые так удивительно оттеняли красоту женских лиц, заставляли играть драгоценности, переливаться ткань, усиливали шарм благоуханности.

Хорош импрессионизм и тем, что ему удалось выразить невысказанное желание женщин: самим как бы оставаться центром благоуханности, только окруженной и дополненной нежной душистостью цветов и поддержанной и вознесенной основным ядром аромата.

Заканчивая этот краткий обзор, я надеюсь, что мне удалось показать читателям, не посвященным в тайны ароматического искусства, как непросто создать новые хорошие духи. Приходится только сожалеть, что имена их настоящих творцов так редко фигурируют на флаконах. Это, вероятно, объясняется тем, что на первых порах собственник парфюмерного дела и создатель духов были одним и тем же лицом. Однако теперь это совпадение встречается нечасто, и справедливость заставляет нас желать, чтобы в парфюмерии, как и во всех других видах искусства, имя автора не оставалось в неизвестности.

Мы уже говорили в начале этой книги, как велика обонятельная память человека, максимальное развитие и обогащение которой происходят в дни молодости, когда все впечатления ярче и свежее, отчего они и воспринимаются особенно глубоко. Для большинства людей воспоминания, связанные с запахами, являются самыми долговечными, особенно если эти переживания овеяны благоуханиями. Вероятно, роль подобных воспоминаний велика и они отражаются на всей дальнейшей жизни человека. Вероятно также, что они составляют запас счастья и оптимизма, который человек вносит в жизнь из первых лет своего детства и молодости. Эти же благоуханные мгновения ложатся в основу всей артистической природы человека, в них кроются истоки ароматического искусства, и их-то и старается передать и выразить в своих творениях всякий талантливый парфюмер. Нелегко проследить за мыслью и чувствами, связывающими эти молодые впечатления с законченной душистой копозицией и духами. Вотпочему некоторые специалисты ошибаются, утверждая, что большая часть прославленных духов обязана своим появлением простому случаю, то есть неожиданному образованию душистого аккорда во время лабораторных опытов, и что лишь дальнейшая работа над этим аккордом зависит от знания и таланта парфюмера. Работа последнего заключается якобы в окружении, округлении, фиксации и максимальной экзальтации "случайно" создавшейся благоуханности. Разумеется, подобные утверждения никогда не преподносятся широкой публике. Нет сомнения, что простой случай может вознаградить долгий и упорный труд; такие случаи встречаются нередко, но только одаренные парфюмеры могут их использовать, выразить и запечатлеть. Удается это лишь при условии, что данный аромат им близок и созвучен.

Однако далеко не все могут ответить на ясно поставленный вопрос: "Как и почему зародилась у вас идея таких именно духов?" Одни не ответят по недоверию, из-за страха за свои достижения; другие — потому, что сами не отдают себе в этом отчета; третьи же вспомнят что-нибудь очень личное, непередаваемое, нежное и такое далекое, что и выразить нельзя. Но помнятся мне два разговора об идее зарождения духов с двумя очень известными парфюмерами. Гостил я летом у милейшего Фрайса в его прелестном имении Кло-Муссю. Перед завтраком вышли мы прогуляться к реке. Дети убежали вперед, я же остался с двумя братьями хозяина — Андре и Жоржем. Было это после небольшого летнего дождя, дышалось легко, и вдруг налетел ветерок и принес сильный свеже-горьковатый запах трав и теплый аромат летней земли. Андре Фрайс вдруг встрепенулся и, обернувшись к нам, сказал каким-то необычным голосом, словно он не видит нас, а говорит сам с собой: "Да, условия, при которых я начал строить свои композиции, были исключительно удачны. Был я молод, жил в Париже, работал у Ланвена, видел вокруг себя прелестных элегантных манекенов, красивых женщин… Все это способствовало моей работе, и все это я передал в своих духах. Удивительного в этом ничего нет" .

Никакой позы, театральности нет в этих словах. Но они так подходили к его элегантной манере держаться, разговаривать; и действительно, основой всех его лучших духов был шарм женственности, подчеркнутый легкой дымкой горечи первых осенних дней. Думается, что эти слова Андре Фрайса представляют очень большой интерес, так как он — один из талантливейших парфюмеров Франции. В этих словах не только указывается на то, что вдохновляло его, но и объясняется, что работа его была легкой именно потому, что протекала в исключительных условиях. Мне хочется особенно подчеркнуть значение этого утверждения, ибо мало кто из хозяев парфюмерных Домов отдает себе в этом отчет. Очень немногие парфюмеры в начале своей карьеры имеют подобные условия для работы, а от этого во многом зависит расцвет или преждевременное увядание их таланта. Андре Фрайс вовсе не говорил о случайной композиции; для него ароматическое построение зависит не от каприза судьбы, а, наоборот, от чувства, размышления, опыта и упорной работы в благоприятных условиях.

В 1927–1928 годах мне пришлось впервые присутствовать при создании дорогих духов. Непередаваемо, как вырастает ароматическое построение, как ширится его благоуханность, как все ярче становится его первоначальная душистость и как с каждой новой пробой аромат становится все тоньше и определенней.

Духи эти во многом отличались от предыдущих творений Эрнеста Эдуардовича Бо и представляли для нас, его учеников и сотрудников, особый интерес. Создание их было делом нелегким. В основу были взяты эфирные масла, добытые из заморской древесины. Вещества эти дают чудесный фон и тонкую ноту, но, будучи весьма вязкими, замедляют ход развития начальной и центральной душистости. Необходимо было добавить к ним такие душистые вещества, которые сразу бы пленили обоняние, затем ускорить максимальное развитие основной благоуханности и придать ей необходимый радиус, так как успех духов в значительной степени зависит от этого. Эти духи были названы "Bois des Iles" ("Дерево далеких островов"), и это название было чрезвычайно верным. Их экзотика была очень тонкой, лишенной знойной и тяжелой страстности аравийско-восточных духов. От них веяло как бы XVIII веком, его пышностью и богатством. Как-то раз Эрнеста Эдуардовича спросили, что натолкнуло его на мысль создать эти духи. "Пиковая дама" , — ответил он. И действительно, духи эти могли бы подойти ко времени молодости Пиковой дамы, когда Венера Московская блистала на версальских балах. Подходили они и к музыке оперы "Пиковая дама". Эрнест Эдуардович не раз наслаждался этой оперой Чайковского в замечательной постановке Императорского Большого театра Москвы, где и декорации и костюмы были до мелочей верны эпохе, поражали богатством, великолепием и вполне соответствовали уровню музыкального исполнения. Эта опера оставила глубокий след в душе Бо.