Елена Горбунова-Посадова - Друг Толстого Мария Александровна Шмидт

Еще хотела вам сказать, не лучше ли вам переехать в Телятенки ко мне в домик, а не строиться там, где и в третий раз может тоже случиться. Милочка, дорогая моя, любимая старушка, помните только одно, что я так счастлива была бы хоть чем-нибудь услужить вам.

Отец слаб, я боюсь за него, но выбора не было. Я почувствовала, что теперь вернуться ему нельзя, и он это решил до моего приезда.

Я попросила бы вас сказать матери, что мне казалось бы, что их жизнь вместе не кончена, что возможна еще совместная жизнь, но что теперь, в данный момент, иного исхода нет.

Кроме того, еще раз умолите тех детей, которые остались, сделать все, что они могут, чтобы уберечь мать. Никто из них никогда не мог бы оказать ему большей услуги. Целую вас, милая, крепко. Саша.

Скажите еще матери, что я ее люблю, жалею, целую крепко, прошу меня простить за все и обещаю сделать все, чтобы уберечь отца. С.

Затем я получила от М. А--ны еще более тревожное известие: "Дорогая Леночка, получена нами телеграмма: "воспаление легких. Не безнадежно. Болезнь затяжная. Остаемся неопределенное время". Вынесет ли дорогой Л. Н. эту болезнь, -- бог весть. Грустно до нельзя".

96

7 ноября я получила от Ивана Ивановича из Астапова, где он был уже несколько дней, телеграмму о смерти Льва Н--ча. В этот же день я выехала в Ясную.

Ночевала я у Чертковых в Телятенках, и утром, когда хорошо рассвело, пошла в Ясную.

Ярко сверкал иней на солнце, так что больно было смотреть. И мне казалось таким невероятным, что я, войдя в яснополянский дом, не увижу уже там Льва Николаевича...

Пусто было на усадьбе. Тихо в доме. Я поднялась по лестнице и заглянула за шкафы к М. А--не. Она уже не спала, сидела одетая, с гребенкой в руках, грустно повесив голову. Жиденькие волосы спустились по бокам головы. Она казалась еще более худой и изможденной. Она радостно вскрикнула, увидав меня. И мы долго молча сидели. Потом начался подробный рассказ всего, что было пережито в Ясной за те немногие дни, что мы не видались.

М. А. была почти одна в огромном яснополянском доме. Но мало по малу начали приезжать друзья и родные Льва Николаевича.

Ночью приехали из Астапова, бывшие последние дни со Львом Николаевичем, мой муж, Гольденвейзер и еще кто-то. Начали с'езжаться друзья. И так бесконечно дороги были все собравшиеся вместе в эти грустные часы.

С утра начали собираться приехавшие на похороны толпы людей. Они тянулись и тянулись змейками со станции.

Когда же пришел поезд с телом Л. Н--ча, со станции показалась густая, бесконечно длинная толпа. Мы с Марьей А--ной сидели наверху в столовой и смотрели в окно. М. А. как будто вся ушла в себя, в свои воспоминания.

Тело Л. Н--ча поставили внизу, в комнате, которую сделали проходной, и пошли близкие проститься. Обождав несколько минут, спустились и мы с М. А--ной. Она тихо шла, сжимая мою руку. Как она простилась со Львом Николаевичем, -- я совсем не помню, но помню, что меня глубоко тронул Андрей Львович, который, когда вошла М. А., сам вышел из комнаты и кому то в дверях тихо сказал: "Погодите, там М. А. вошла проститься".

И опять мы наверху за перегородкой. М. А. лежит и тихо капают ее слезы.

Когда гроб выносили, М. А. опять спустилась вниз, вышла на крыльцо, оперлась на перила. Толпа стала на колени, пели вечную память, фотографы и кинематографщики щелкали, а М. А., казалось, ничего не видит и не слышит, только иногда рука ее тяжелее опирается на меня, и мне кажется, что у нее сил не хватит стоять дольше...

Скрылся гроб, мы поднялись наверх в маленькую гостиную, а потом в кабинет Л. Н--ча и в его спальню.

М. А., казалось, прощалась со всем, что было ей здесь так дорого.

"В последний раз так сидим, -- сказала она, -- потом музей сделают, публика станет ходить, уж тогда все не то будет".

Мы сидели в кабинете Л. Н--ча, пока внизу раздались голоса

Е. Горбунова-Посадова.

97

возвращающихся с похорон. Стало шумно. М. А. ушла к Софье Андреевне.

----------

Ряд друзей М. А--ны пишет ей о смерти Л. Н--ча, о его значении в их жизни, пробует утешить ее, зовет поселиться у себя, когда уже нет Льва Н--ча, привязывавшего ее к Ясной.

Вот ответ М. А--ны на письмо ее подруги по работе в институте Н. Бурмейстр.

"Простите, дорогая моя Надюшка, за долгое молчание, но все так неожиданно случилось -- и от'езд Льва Николаевича, и болезнь, и самая смерть, что я заболела. Теперь поправилась и пишу вам с большой радостью. Подумайте только, что за 10 дней до смерти ко мне приезжал дорогой Лев Николаевич верхом, беседовал долго по душам, затем, молодцом сев на лошадь, поехал домой. Через 2 дня, именно 28 октября, я поехала в Ясную утром, и его уже не застала, а там он в пути заболел и 7 ноября в 6 часов утра скончался. Трудно верить, что это ужасная действительность, хочется думать, что это только тяжелый сон, тем более, что, с кончиной Льва Николаевича, я никогда духовно так сильно не чувствовала его при жизни, как теперь. Ну, верите ли, все полно им, я так и слышу его голос, вижу его глаза, полные слез, чувствую, что он от волнения говорить не может, беседуя с нами. Да и не мудрено: адски трудно жилось ему среди моря народного страдания, среди роскоши непонимающей его семьи. Доктора говорили, что сердце его, всегда очень слабое, под конец жизни вовсе издергано было. И вот, когда я сильно плачу по нем, тоскую, горюю, мне вдруг станет совестно за свой эгоизм, и я благодарю отца, что он взял этого великого мученика к себе на руки.

Посылаю вам письмо Л. Н--ча, написанное им 7 месяцев тому назад. В нем он выразил то, чем жил всю свою жизнь..."

3. ПОСЛЕДНИЙ ГОД.

М. А. прожила после похорон Л. Н--ча еще несколько дней в Ясной, потом вернулась в Овсянниково и там заболела. Напряжение последних дней сказалось, и она слегла надолго. Ее мучил сильный кашель, слабость и сильнейшие головные боли при лежании. Она почти не могла лежать от одышки, кашля и этой головной боли. Сидеть же у нее не было сил.

Жить в нашей избе зимой оказалось невозможно, и Александра Львовна убедила М. А--ну перебраться к ней в Телятенки. И здесь М. А. продолжала болеть.

Кажется в конце ноября я приехала навестить М. А--ну. Александра Львовна была в Москве. Александра Львовна рада была, что М. А. с ней, и всячески старалась сделать ее жизнь спокойной, но они были такие разные люди: Александра Львовна громко говорила, шумно двигалась, кричал ее попугай, прыгал пудель. Рядом в доме Чертковых жила куча молодежи, милой и приветливой, любящей М. А--ну, но вносившей к Александре Львовне столько шуму и суеты, что М. А. только вздыхала.

98

Шли тяжелые отношения Софьи Андреевны с Александрой Львовной и Чертковыми, шли хлопоты по введению Александры Львовны в наследство, хлопоты по налаживанию издания сочинений Л. Н--ча, по выкупу у Софьи Андреевны и у ее сыновей яснополянской земли и передаче ее крестьянам. Было так хлопотно, так суетливо и шумно, так далеко от душевного склада М. А--ны, что она очень страдала.