Елена Горбунова-Посадова - Друг Толстого Мария Александровна Шмидт

См. о нем книгу В. В. Стасова "Николай Николаевич Ге, его жизнь, произведения и переписка". Изд. "Посредника", 1904 г.

2) Фейнерман после Ясной Поляны жил сначала столярным трудом в Елизаветграде. Затем перебрался в Петербург и занялся литературным трудом. Оригинальные произведения его были слабы. В его воспоминаниях о Льве Н--че, печатавшихся под псевдонимом И. Тенеромо, правда часто переплеталась с фантазией.

Помню, как М. А. говорила об этой фантазии: "Ведь выдумает же человек такое! Про меня, например, написал, что я Льву Н--чу рубаху не то сшила, не то вышила. Плохого, конечно, ничего тут нет. А только не было этого. Что бы Софья Андреевна сказала, если бы Л. Н. мной сшитую рубаху надел! Не приведи бог!".

24

маться, читал детям. Тогда Андрей и Миша 1) были маленькие. Тоже на его уроки в школу бегали.

"И вот пришла кому то в голову идея -- перекрестить Фейнермана. Л. Н. на этот компромисс пошел, потому что ужасно любил детей, так дорожил тем, чтобы эти чистые, распускающиеся цветки росли во всей их чистоте и неиспорченности. Страшно он дорожил детской чистотой и развитием. Софья Андреевна уехала, -- Фейнермана и крестили. Татьяна Львовна была крестной матерью. Его за ширмой крестили. Приехала Софья Андреевна, узнала и очень рассердилась и ругательски ругала Татьяну Львовну.

"А Фейнермана так и не утвердили. Пришла бумага какая-то из Киева. Так и окрестили ни к чему, а Фейнермана постоянно мучило, что он сделал компромисс -- крестился.

"Фейнерман жил в избе, спал на сломе. Жена не могла жить его жизнью. Бывало, лежит он на траве, всколоченный, рубаха черная в штаны заправлена, а Л. Н. сидит рядом и беседуют. Л. Н. очень увлекался им...

"Только тяжело было, что Софья Андреевна с самого начала скверно к нам относилась. А один раз даже выгнала нас, -- передала через кого-то, чтобы мы с Ольгой Алексеевной больше к ним не приезжали.

"Нас нет и нет. Л. Н. спрашивает, отчего нас нет? Софья Андреевна, наконец, сказала. Он очень взволновался, огорчился: "Поезжай сейчас же, проси прощения".

"И вдруг к нам являются Софья Андреевна и Н. Н. Ге. "Я приехала у вас просить прощения". А у ней тогда умер 4-летний Алеша (в 1886 году). Она очень страдала и Л. Н. легко растрогал ее.

-- Да, что вы, Софья Андреевна! -- говорю я.

-- И прошу вас попрежнему бывать у нас.

"Ну, мы в тот же вечер опять отправились".

"И семейные некоторые так же скверно к нам относились, особенно сыновья, к отцу плохо и к нам тоже".

"Раз я в Ясной летом была (в 1888 г.), крыла со Л. Н--чем крыши несгораемые, глиносоломенные. И была тогда в Ясной любимая игра в почтовый ящик. Вечером собирались и играли, жестоко же доставалось от сыновей отцу и мне, и всем попадало! Раз Л. Н--чу особенно досталось от Сергея Львовича. Л. Н. казал, что Сережа сегодня особенно хорош, в ударе. Ну, а я возмутилась, сказала, что это тяжело, не то, что надо мной смеются (это меня все же всегда стесняло), а что сын так кастит отца. Очень взволновалась и разгорячилась. Почему то с тех пор Сережа перестал подшучивать. Теперь то он ко мне всегда хорошо, даже почтительно относится, подходит к руке, чего я терпеть не могу. Тогда же он протестовал против идей отца.

"Гордые они все, не хотели своих чувств выкладывать, хоть и поймут, что неладно сделали, а молчат...

----------------

1) Сыновья Л. Н--ча.

25

"Помню, кончил Сергей университет, пришел к отцу: "Что делать?" "Тротуары мести!" Сергей Львович страшно оскорбился. Они все бог знает что о себе думали. Думал, что университет дает ему право на что то особенное. А самое главное -- физический труд -- ни во что ставил.

"Татьяна Львовна тогда выезжала. Очень хороша была. Худенькая такая. А Марья Львовна в панталончиках ходила. К отцу они относились тогда равнодушно, даже хуже. Им внушалось все дурное к отцу. Раз сидим за столом, Софья Андреевна говорит Андрюше: "Что отец, что самовар -- одно и то же". Я ее ногой под столом толкнула.

"Л. Н. поссорился раз с Софьей Андреевной и уехал на рождество к Олсуфьевым. Пришла я к Толстым, заговорила с Машей. Она говорит: "Папа уехал, в такое время, у всех праздник, балы, все выезжают, а он о нас ничего не думает. У нас нет отца" "Что ты, -- говорю с ужасом, -- бог с тобой, что ты, Маша, никогда, никогда не говори так. Напротив, ты должна учиться у него. Ведь ты и слушать не хочешь его. А ты попробуй послушать. Залезь под стол и слушай". Долго говорили.

"С тех пор стала Марья Львовна иначе к отцу относиться, прислушивалась к нему, а потом и совсем близким другом отца стала. Маша сколько раз мне этот разговор вспоминала".

В записках И. И. Горбунова-Посадова со слов М. А--ны нет точных ее слов об этом, но я помню, как она говорила, что все тяжелое в отношении старших детей ко Л. Н--чу в это время было не потому, что в них не было любви к отцу, но в них был бунт молодости против его ученья, молодая огромная самоуверенность, раздражение на отца за то, что он своими взглядами (которые в глубине души они считали правильными) мешает им жить той беззаботной, легкой жизнью, какой жили все кругом них. В их душах шла борьба между стремлением к правде и лучшей жизни и стремлением к веселой, пустой, светской, барской, богатой жизни. Победит в их душе добро -- и им делается хорошо и Л. Н. становится им близок и хорош. Победит легкомыслие и эгоизм, -- и им тяжело, и Л. Н. станет им плох.

"Софья Андреевна, -- рассказывала М. А., -- всегда любила его, как мужа, любила его славу, а глубины души его не могла понять, не чувствовала: она знала горячую, страстную любовь к мужу, к детям, а божеская любовь была ей чужда.

"Раз мы сидели в зале, -- вспоминает М. А., -- а она подняла с ним историю в кабинете и потом преследовала его. Он к нам в залу. Она за ним, он повернул в гостиную, она туда. "Что ты от меня бегаешь?" -- говорит Софья Андреевна. "Соня, я говорю тебе одно: забудь о себе, помни о других".

"Он весь был полон божьей любви, работал над ростом в душе этой любви. В нем умирала, а потом и вовсе умерла плотская любовь, а она все жила этой плотской семейной любовь и считала ее святой".

----------

26

ЧАСТЬ ВТОРАЯ.

Жить и работать на земле на севере было трудно М. А--не, болезненной, страдающей хроническим тяжким бронхитом каждую зиму, и она решила перебраться на юг, где рабочий сезон дольше, где больная грудь зимою легче дышит, где не надо добывать топливо, не надо теплой одежды и т. д. И вот М. А. решила перебраться на Кавказ.

"В это время, -- рассказывала М. А., -- одна родственница Ольги Алексеевны захотела построить себе дачу на Кавказе. Построила дачу в 15 верстах от Сочи в Уч-Дере, а сама туда не поехала. Вот мы с О. А--ной туда и поехали. На холме, две версты от моря, небольшой домик с терассой".

Участок их был высоко в горах и по близости не было ни селенья, ни проезжей дороги. Жил невдалеке от них только Старк, управляющий большого имения, со своей семьей, а до ближайшего селения армян было около 5 верст по едва проходимой дороге. Дичь. Глушь. Часто по вечерам, сидя у себя в домике, они слышали, как выли под окнами шакалы. "Они смелые на воле, -- а в дом входить боялись". А в горах, куда М. А. ходила за хворостом, жили дикие кошки. Они ей казались особенно страшными. "Идешь и думаешь, -- а вдруг она с дерева тебе на шею прыгнет! Жуть! Ведь сидит она где-нибудь на ветке, прижалась, ее и не увидишь!"