Питер Акройд - Чарли Чаплин

9 января 1927 года Чаплин тайно сел на поезд и уехал в Нью-Йорк. На следующий день Лита подала на развод. Ее заявление занимало 52 страницы. Миссис Чаплин обвиняла мужа в том, что он называл ее охотницей за деньгами и шантажисткой. Он якобы говорил ей, что если бы она не была эгоисткой и любила его, то избавилась бы от ребенка – сначала одного, а потом второго, как поступали ради него другие женщины. В частности, Чаплин говорил ей, что одна актриса ради него сделала два аборта. Имя этой женщины не называлось, но все предполагали, что речь идет об Эдне Первиэнс. Лита Чаплин также обвинила мужа в том, что он наставлял на нее пистолет и угрожал ей, что в ее отсутствие он сменил замки в доме, а также настаивал, чтобы она сопровождала его во время визитов в дом некой киноактрисы. Возможно, речь шла о Мэрион Дэвис – Чаплин хотел вызвать ревность у молодой жены.

Но самые скандальные и опасные откровения были еще впереди. Лита заявляла, что на протяжении всей семейной жизни во время вышеупомянутых вечеринок, а также в других случаях, слишком многочисленных, чтобы их указывать конкретно, супруг просьбами, уговорами и требованиями добивался у нее согласия совершать действия и поступки для удовлетворения своих ненормальных, неестественных, извращенных и низменных сексуальных желаний, слишком отвратительных, недостойных и аморальных, чтобы подробно описывать их в данном исковом заявлении. Приводилась лишь ссылка на статью 288 Уголовного кодекса штата Калифорния, запрещавшую – даже супругам – содомию и оральный секс. Чаплин якобы говорил ей: «Все женатые люди этим занимаются. Ты моя жена и должна делать то, что я хочу».

Эти 52 страницы очень скоро стали известны падкой до «клубнички» и сенсаций публике: «Иск Литы» (The Complaint of Lita) продавался на всех перекрестках Лос-Анджелеса по 25 центов за экземпляр. По пути в Нью-Йорк Чаплин выступил с заявлением: «Я осознаю, что временно оказался в тяжелом положении, но те, кто меня знает и любит, не будут обращать внимания на обвинения, поскольку им известно, что это неправда».

16 января врач Чаплина объявил, что его пациент переживает серьезный нервный срыв. На кадрах кинохроники того времени Чарли не похож на себя, его лицо дергается. Шофер Чаплина Торики Коно рассказывал Ролли Тотеро, что хозяин пытался выпрыгнуть из окна спальни своего гостиничного номера в Нью-Йорке. После этого Коно четыре дня и четыре ночи не спускал с него глаз. Врач запретил доставлять пациенту газеты, но Чаплин настаивал, что должен видеть статьи, касающиеся его бракоразводного процесса. Коно считал, что хозяин получает своего рода своеобразное удовольствие от нападок на него. Пола Негри тоже заметила, что ему нравилась ее резкая критика. Чаплин всегда считал, что ему угрожают враги, замышляющие его уничтожить, но на самом деле главной причиной его несчастий был он сам.

Так или иначе, Чарли сумел преодолеть психологический кризис и стал ненадолго покидать свой номер в отеле. Через нанятых адвокатов он добился предварительного – временного – соглашения с налоговым управлением. Наконец было готово и соглашение о разводе. Миссис Чаплин угрожала обнародовать имена шести актрис, с которыми ее супруг имел близкие отношения, будучи женатым на ней. Одной из этих женщин являлась Мэрион Дэвис… Разумеется, подобное разоблачение было просто немыслимым, и Чарли прислушался к совету юриста – тот рекомендовал как можно скорее уладить дело. Таким образом, 22 августа Лите Чаплин присудили 625 тысяч долларов, а ее сыновья были защищены трастовым фондом, размер которого составил 200 тысяч долларов. На тот момент это была самая крупная сумма в истории Америки, выплаченная при разводе, но репутация Чаплина оказалась безнадежно испорчена.

Чарли вернулся к работе над «Цирком» в конце августа, после восьмимесячного перерыва. Сотрудники студии обратили внимание на то, что после всех своих семейных и налоговых неприятностей он совсем поседел. Тем не менее Чаплин был полон решимости закончить картину. Он верил в свою работоспособность и творческое воображение. Финальную сцену, в которой его герой один стоит на том месте, где раньше возвышался цирковой шатер, снимали в Сотеле – в те времена пригороде Лос-Анджелеса. Чарли снова и снова переснимал этот эпизод. 10 октября в три часа утра он просматривал дубли с самим собой. Комментарии были такие: «Он должен сделать это значительно лучше», «Он неубедителен», «Он слишком низко надвинул котелок на глаза», «Они сожгли его лицо этими серебряными отражателями». Нужно было все снимать еще раз. Чаплин всегда говорил, что его метод работы заключается в упорстве на грани безумия. Фильм вышел три месяца спустя.

Чаплин редко обсуждал «Цирк» – вне всяких сомнений, он не хотел вспоминать личные неприятности, которые сопровождали съемки этой картины. Тем не менее «Цирк» – одна из самых живых и увлекательных его работ… Первые кадры, в которых герой Чарли попадает в цирк и невольно веселит публику, не менее изобретательны, чем все его предыдущие трюки. Преследуемый полицейскими, он попадает в зеркальный лабиринт. Он случайно вмешивается в номер фокусника. Наконец, он заходит в клетку со львом и не может из нее выйти. Все эти сцены сами по себе являются триумфом комедийного искусства, шедеврами, доказывающими, что самая веселая комедия может произрастать из самых печальных обстоятельств.

В финальном эпизоде «Цирка» Чарли словно не принадлежит этому миру. Он отклоняет приглашение вернуться в цирковую труппу, держится отчужденно и безразлично. Его интересуют и иногда даже волнуют страсти других людей, но участвовать в них он отказывается. Сцену специально снимали ранним утром, чтобы морщины на лице Чаплина было лучше видны. Он остается один, а цирк едет дальше. Бродяге никто не нужен.

Еще до премьеры «Цирка», в начале 1928 года, Чаплин приступил к работе над следующим фильмом. Ему так не терпелось начать «Огни большого города» (City Lights), чтобы наверстать время, потерянное в минувшем году! Однако кино в это время радикально изменилось. Осенью 1927 года фильм «Певец джаза» (The Jazz Singer) продемонстрировал возможности синхронизированного звука, а в следующем году «Огни Нью-Йорка» (Lights of New York) стали первой картиной с полноценной звуковой дорожкой. К концу 1929 года 8000 кинотеатров были оснащены оборудованием для воспроизведения звука, и зрительская аудитория нового звукового кино значительно расширилась.

Чаплин был категорически против внедрения звука. Он утверждал, что это означает смерть его искусства. В интервью, данном в начале 1929 года, Чарли жаловался: «…они портят самое древнее искусство в мире – искусство пантомимы. Они разрушают великую красоту молчания. Они уничтожают значение экрана. Что касается комедии, это будет смертельно». Чаплин был гением пантомимы, а мимы по определению не говорят.